Поди, в Херсоне адмирал Мордвинов сам лично не соизволит написать ни единой строчки. К его услугам десяток разных писарей, канцеляристов, копиистов. Он знай себе подписывает.

И не подумает о том, что на русской Черноморской эскадре в Средиземном море у адмирала Ушакова нет ни опытных переводчиков с французского и английского языков, ни знающих письмоводцев. Надо все продумать и всем самому же написать: и тайному врагу милорду Нельсону, который так и смотрит, чтобы оставить русских в дураках, и явному врагу Али-паше, кто не менее коварен и жесток, чем Нельсон.

Приходится отчитываться перед всесильным самодуром-царем и отчитывать не имеющего никакой силы Кадыр-бея.

Тут Федор Федорович — один за всех. И швец, и жнец, и в дуду игрец!

Впрочем, не привыкать стать! Когда-то написал же Федор Федорович в одну ночь план борьбы с чумой. Теперь напишет план взятия флотом неприступных французских крепостей.

И Ушаков начал:

«При первом удобном ветре от севера или северо-запада, не упуская ни одного числа, по согласному положению намерен я всем флотом атаковать остров Видо…»

Он подробно указал, как должно поступать каждое судно, а затем так же обстоятельно рассказал, что делать десанту.

Не было забыто ничто:

«Гребным судам, везомым десант, промеж собою не тесниться, для того и посылать их не все вдруг, а один за другими».

Или:

«…Также сказывают, хотя и невероятно, будто есть по острову в которых-то местах набросанные колючки, засыпаны землею и позакиданы натрускою травой, так что без осторожности можно на оных попортить ноги…»

И когда все было досконально разъяснено каждому участнику штурма, окончил:

«Прошу благословения всевышнего и надеюсь на ревность и усердие господ командующих».

Подготовка к штурму велась уже с 16 февраля.

17 февраля командиры всех судов и десантных отрядов получили приказ Ушакова и сто тридцать сигналов, которые выработал штаб главнокомандующего для управления штурмом.

В ночь с 17-го на 18 февраля Ушаков не ложился. С первой склянки подул удобный для штурма западный ветер. Русско-турецкая эскадра оказалась на-ветре у острова Видо. Ветер гнал кружевную пену волн к берегам залива. Только что пробило восемь склянок.

Федор Федорович пил чай. Он по многолетнему опыту знал, что потом, во время боя, будет не до питья и еды.

В адмиральскую каюту вошел адъютант Балабин:

— Ваше превосходительство, беда!

— Что такое? — насторожился Ушаков.

— Прибыл мичман с Гуино. Пашинские солдаты отказываются погружаться на суда…

— Почему? Что, плата мала? — вспыхнул адмирал.

— Никак нет. Они боятся. Говорят, слишком сильная крепость. У французов, говорят, каленые ядра…

— Понятно. Французы нарочно распустили слухи, а дураки и уши развесили. — Он встал, схватил треуголку. — Едем в Гуино. Где драгоман?

Вестовой побежал за драгоманом.

Приехавший из Гуино мичман мог по пути рассказать адмиралу только то, что большинство алипашинских командиров, которых называют общим именем «капитаны», склонны идти на штурм. А рядовые отказываются наотрез.

Когда адмиральский катер подошел к Гуино, площадь, где стояли лагерем войска Али, кишела народом.

Ушаков сразу увидал Мустафу-пашу, окруженного телохранителями.

— Почему не садитесь на суда? — еще издали сердито крикнул Ушаков.

Вместо Мустафы-паши закричали в ответ из толпы.

— Что они кричат? — обернулся к драгоману адмирал.

— Нельзя брать приступом столь вооруженный остров.

— У французов приготовлены в печах каленые ядра.

— Мы умеем драться на суше, а не на воде!

Ушаков, не дослушав переводчика, в раздражении махнул рукой:

— Скажите этим трусам, что я сейчас некаленой картечью заставлю их сесть на суда!

Не успел драгоман перевести слова адмирала, как пашинцы, крича, кинулись в разные стороны. Слова адмирала с быстротой молнии облетели толпу.

Алипашинцы бежали, давя друг друга. Они прятались за домами, среди портовых сооружений. Ушаков с удивлением смотрел на то, что происходит. Он вспомнил рассказы Суворова о турецких сухопутных войсках: если они побежали, то уже никакая сила не может их остановить! Через несколько минут площадь опустела. Перед Ушаковым остались Мустафа-паша, несколько «капитанов» и полсотни телохранителей.

Только они не струсили.

Мустафа что-то сказал Ушакову.

— Он говорит, ваше превосходительство: задумали невозможное дело, — перевел драгоман.

— Невозможное? Скажи, пусть все они соберутся где-либо на холме и сложа руки смотрят, как я возьму и Видо и Корфу. Но за их трусость и предательство ни одного не пущу в город!

И, вне себя от гнева, Ушаков вернулся на «Св. Павел».

Был шестой час утра.

Никто из офицеров не говорил ни слова адмиралу. Все отлично понимали: отказ пашинцев может сорвать штурм. Турецких сухопутных войск осталось меньше половины: две тысячи с небольшим.

Все с тревогой думали: что предпримет адмирал?

Ушаков решил делать так, как было задумано.

Он сидел на шканцах в парадном мундире, с зрительной трубкой в руке. Обычная складка между бровями стала еще глубже. Синие глаза смотрели настойчиво и зло.

В семь часов утра адмирал махнул рукой.

И тотчас же бухнула пушка: это был сигнал береговым батареям открыть огонь по крепости, а десантным войскам идти на приступ.

Жребий был брошен: Ушаков почти без сухопутных войск, с тысячью семьюстами солдат морской пехоты, но при энергичной поддержке артиллерии флота, решил взять прекрасно вооруженные крепости на островах Видо и Корфу.

Адмирал Ушаков с волнением смотрел в трубу: разгадают ли французы его смелый план или нет?

Все шло так, как хотел Федор Федорович.

Он дал сигнал фрегатам и мелким судам идти на приступ крепости.

И тут началось нечто неожиданное для французов. Суда на всех парусах полетели к острову Видо. Они били по батареям и по берегу, очищая его от завалов и траншей, и все мчались вперед. Казалось, что корабли в самом деле хотят вскочить на французские бастионы. Но когда до берега оставалось расстояние