Одевалась Мари тоже красиво. Она носила костюм-двойку, сшитый на заказ в Париже за тысячу долларов. Костюм оживлялся розовой блузкой, драгоценностями и нежными духами, одна унция которых стоила двести долларов.

- Я жду объяснений, - сказала она.

- Да что ты?

- Да.

- Вон твоё питье.

- Не смей со мной так обращаться!

Она была испорчена той жизнью, которую вела. Её отец был богатый бельгийский торговец, а муж - ещё более богатый французский промышленник. Ей ни в чём не отказывалось, даже тогда, когда её требования бывали чрезмерными.

- Извинись, - настаивала она.

- Тебе бы это не понравилось.

- Понравилось? Я требую этого!

- Ты - злючка. Ты знаешь это?

- Я сказала тебе, извинись!

- Но красивая злючка.

- Извиняйся, черт тебя побери!

- Успокойся, Мари.

- Извиняйся, грязная обезьяна!

Он дал ей лёгкую пощёчину, но достаточно сильную, чтобы она почувствовала.

- Вон твоё питье, - сказал он.

- Ублюдок.

- Сука. Забирай свою выпивку.

- Засунь её ослу в задницу.

Он отвесил ей такую затрещину, что она чуть не упала.

- Пей, - сказал он.

- Меня от тебя тошнит.

- Тогда зачем же ты приходишь сюда?

- Занимаюсь благотворительностью.

Он дал ей ещё одну пощёчину. Ещё более сильную.

Она откинулась к стене, покачиваясь и держась за красную отметину на щеке.

- Забирай свою выпивку, - неумолимо повторил он.

Она плюнула в него.

В этот раз его удар сбил её с ног.

Оглушённая, она осела на пол, её ноги были подвёрнуты.

Каррерас, держа одну руку на её горле, быстро поднял её и прижал к стене.

Она плакала, но в её глазах светилось упрямое желание получить извинение.

- Ты больная, - сказал он ей, - ты больная, избалованная богатая девчонка. У тебя есть свой белый 'Роллс-Ройс' и свой 'Мерседес'. Ты живёшь в особняке. У тебя есть слуги, которые чуть не в туалет за тебя ходят. Ты тратишь деньги так, как будто завтра они станут ненужными бумажками, но ты не можешь купить то, что хочешь. А ты хочешь, чтобы кто-нибудь сказал тебе 'нет'. Всю жизнь тебя баловали, а теперь ты хочешь, чтобы кто-нибудь оттолкнул и ударил тебя. Ты чувствуешь себя виноватой со всеми своими деньгами и, возможно, ты была бы очень счастлива, если бы кто-нибудь избавил тебя от них. Но это не случится. И ты не можешь отдать их, потому что большинство их ограничено опекунством. Поэтому ты решилась на то, чтобы тебе давали пощёчины и унижали. Я понимаю. Думаю, что ты сумасшедшая. Но я действительно понимаю тебя. Ты слишком поверхностна, чтобы понять, какая удача выпала тебе в жизни, слишком пустая, чтобы радоваться ей и найти способ употребить свои деньги на достижение стоящей цели. Поэтому ты приходишь ко мне. Помни об этом. Ты находишься в моём доме и будешь делать то, что я скажу. Прямо сейчас ты заткнёшься и выпьешь свою водку с тоником.

Она собрала слюну, пока он говорил, и плюнула ему прямо в лицо. Плевок пришёлся прямо на нос и медленно сполз к уголку рта.

Он прижал её левой рукой к стене, а правой - сгрёб приготовленный для неё стакан. Он держал его у губ Мари, но её рот был крепко закрыт.

- Пей, - сказал Каррерас.

Она отказалась.

Наконец, он силой запрокинул её голову и попытался влить содержимое стакана через нос. Она задёргала головой, насколько это было возможно в его железной руке, и в конце концов открыла рот, чтобы не захлебнуться. Она фыркала, хватала воздух и давилась, брызгаясь водкой из ноздрей. Он влил остаток напитка ей между губ и позволил дальше давиться и плеваться, сколько захочет.

Каррерас отвернулся от неё, взял стакан с апельсиновым соком и сырыми яйцами, который приготовил для себя. Игнасио выпил его в несколько длинных глотке'. Когда он покончил с коктейлем, она все ещё не оправилась. Согнувшись пополам, она кашляла, пытаясь прочистить горло и восстановить нормальное дыхание.

Каррерас схватил её, оттащил к кровати и толкнул вниз лицом на матрац. Он сбросил халат и встал около неё совсем голый, затем задрал ей юбку. На ней были Одеты только пояс и чулки, которые она предпочитала колготкам. Она была готова к чему-то такому, как сейчас. Подсунув пальцы под резинку её трусиков, он сдёрнул их вниз. Тонкий материал порвался. Она начала сопротивляться, как будто только сейчас поняла, что он намеревался сделать. Он навалился на неё, обхватил бёдрами и грубо вонзился в неё. Его удары были сильные и жестокие, с каждым разом все быстрее, глубже и сильнее. Игнасио жадно искал только собственного удовольствия, совсем не заботясь о ней.

- Ты делаешь мне больно, - слабо произнесла она.

Он знал, что это было так, но также знал и то, что этот способ нравился ей больше, чем другие. Кроме того, этот способ был единственным, какой нравился ему.

Он использовал женщин. Бесчестил их.

Боль - это тоже власть.

Сексуальная власть над другими людьми была также жизненно важна для Игнасио Каррераса, как финансовая, психологическая и просто физическая власть. До того, как он закончит с Мари Дюмон, она будет его рабой ещё не один раз. Он использует её всеми возможными способами - между её восхитительными грудями, во влагалище, как сейчас, а затем - в задний проход, а затем - в рот, так чтобы она просто задыхалась, и каждый раз без малейшей нежности. Он будет обзывать её самыми грязными словами и заставит её обзывать саму себя этими словами. Он будет сжимать её, пока она не запросит пощады, щипать, пока она не закричит от боли. Он будет унижать её физически и морально. Он потребует от неё самого худшего, а затем потребует ещё более отвратительного, чем было до того, пока она не почувствует себя вообще бесполезной, пока он не почувствует себя богом, и пока оба они не будут совершенно удовлетворены. Когда вспотевшая Мари стала рвать покрывало и биться под ним, он подумал о Лизе - Джоанне. Его интересовало, представится ли ему возможность сделать с Джоанной то, что он делал сейчас с Мари. Самая эта мысль заставляла его разбухать до невозможных размеров внутри француженки, и он быстро задвигался ещё более дико и беспорядочно.

Когда он увидел дочку Шелгрина впервые, более десяти лет назад, она была самым красивым и желанным существом, какое он только встречал, но у него не было возможности даже коснуться её. А судя по фотографиям, сделанным в Киото, время только пошло ей на пользу.

Каррерас страстно желал, чтобы лечение доктора Ротенхаузена на этот раз не удалось, тогда эта девчонка, Лиза - Джоанна, могла бы перейти в его распоряжение. Если верить Ротенхаузену, она может необратимо повредиться в уме, если её запрограммировать второй раз. Фактически, по мнению доктора, более чем вероятно, она выйдет из этого с умственными способностями четырёхлетнего ребёнка и навсегда застынет на этом уровне интеллекта. Идея о разуме четырёхлетнего ребёнка в этом роскошном теле нравилась Каррерасу, как ничто ранее. Если Джоанна повредится в результате 'лечения' так, как он и предполагал, и будет передана в его распоряжение, тогда он увезёт её, а им скажет, что она мертва и уже