отступи он со всей поспешностью... Можно было не сомневаться в том, что когда-нибудь собственное подсознание доведет Леопольда до безумия — и час этот вовсе не за горами Тимоти бежал оттуда, потрясенный и даже как будто заболевший. Он отпрянул от спящего Леопольда, словно зловещие насекомые могли вырваться из недр его разума и заполнить весь кабинет, хотя он ни на мгновение не забывал о том, что этих мелких гадин на самом деле нет, что они представляют собой всего лишь метафорическую визуализацию подсознания “крестного отца”.

Тимоти решил, что ему вовсе не обязательно связывать этих людей или продлевать им сон новой порцией наркодротиков. На ферме в Айове он окажется раньше, чем они успеют проснуться и известить, кого нужно, об опасности. И даже если люди, живущие в деревенском доме, сумеют подготовиться к его визиту, у них не будет никакой возможности ему помешать. Да, разумеется, никакой... Не так-то просто, думая о себе, применять такие термины, как “всемогущество” и “неуязвимость”. Но именно они точнее всего описывали нынешний статус Тимоти, и ему надо было привыкнуть к ним, если он и впрямь собирался использовать свои способности на полную мощь.

Это означало, что ему не следует пользоваться аэромобилем для полета в Чартер-Оук, поскольку он теперь обладает куда более совершенным и стремительным методом перемещения в пространстве, чем все, чего достигло человечество, развивая свои технологии. Он может телепортироваться...

На мгновение Тимоти застыл на месте, чувствуя, как у него засосало под ложечкой. Мысль о том, чтобы — пусть и всего на мгновение — превратиться в разрозненный и неупорядоченный рой молекул, была неприятна. Но чем дольше он медлил, тем больше времени у него оставалось на размышления о другом — а именно о собственном будущем и о той роли, которую ему предстоит сыграть после того, как он окончательно разберется с Братством. А думать об этом сейчас ему не хотелось. Да и едва ли захочется потом. Он сосредоточился, мысленно представил себе деревенский дом, извлеченный из сознания у Леопольда, впечатал его себе в тело. Напрягся.., и исчез...

Вокруг паутиною вилась тьма, а он — огненная цепочка молекул — прокладывал себе дорогу подобно раскаленной проволоке, вонзающейся в масло...

До него доносилось какое-то пение, которое он, не обладая сейчас ушами, слышал. Это было одинокое гулкое эхо — голос девы, поющей, стоя на вершине каких-то Альп — но не тех, что на Земле, Альп...

Ему было и жарко, и холодно одновременно, и он чувствовал это, не обладая кожей.

Пахло перцем и лимоном, Но Тимоти подозревал, что это не столько запах, сколько ино-воплощение той же самой энергии, которая нисходит к нему и в форме девического пения...

Прошли долгие века. Хотя на самом деле все длилось не дольше микросекунды...

Тимоти материализовался под низкой, похожей на плеть, ветвью одной из ив, растущих посередине отлично подстриженного газона перед домом Боггсов. Он стоял лицом к дому — конечной цели его поисков. День клонился к вечеру, и темная гладкая земля, какой она и бывает на полях Среднего Запада, совсем недавно погрузилась в те дымчатые сумерки, которые опускаются только на равнину. За ярко освещенными окнами дома, принадлежащего Братству, в гостиной суетливо двигалась какая-то тень, но смысл этого беспорядочного движения Тимоти пока еще не мог определить.

Выйдя из своего укрытия под сенью дерева, он пересек двор, подошел к главному входу, поднялся на крыльцо. Прижавшись к стене дома, он затаился во мраке: отсюда он мог спокойно понаблюдать за тем, что происходит в гостиной. Трое мужчин сидели в мягких креслах, обтянутых черной кожей, и о чем-то беседовали. Снующей туда и сюда тенью оказалась женщина — это была Тельма Боггс. Она подавала напитки, которые, стоя за стойкой бара, смешивал ее муж. Вместо привычного комбинезона на нем сейчас был смокинг, и в такой одежде он чувствовал себя не в своей тарелке.

Тимоти уже хотел было проникнуть в сознание кому-нибудь из троих собеседников, чтобы выудить оттуда информацию, когда услышал тихий, но отчетливый звук совершенно недвусмысленного происхождения: кто-то снял с предохранителя духовое ружье, стреляющее дротиками. Не сдвинувшись с места ни на дюйм и тем самым создав обманчивое впечатление, будто он ничего не услышал, Тимоти послал психотехнический заряд в сторону, откуда раздался характерный щелчок, и почувствовал, что вступил в контакт с каким-то лоботомированным недоумком типа Бейкера или Сикколи. Боевик сидел в кресле-качалке на крыльце, видимо, он занял свой пост, как только стемнело. Удивительно, что он до сих пор не выстрелил в Тимоти, Соблюдая осторожность, Тимоти послал свои мысленные пальцы в мозг охранника, погрузил их в темное месиво смутных образов, со всех четырех сторон опоясывающее ослепляюще белую пустыню, уже знакомую Тимоти по мозгу Бейкера. Тимоти нашел то, что искал, нервное окончание на затылке, — и надавил на него. Боевик вырубился, его тело продолжало раскачиваться на плетеном сиденье кресла-качалки. Ружье выпало из обмякших рук и с грохотом ударилось об пол. В тишине, царившей вокруг дома, этот звук и впрямь показался грохотом, но, по счастью, ни гости, ни хозяева ровным счетом ничего не услышали.

Чтобы снова не нарваться на какую-нибудь неожиданность, Тимоти психотехнически обследовал все угодье, в поисках других боевиков, которые, не исключено, патрулировали территорию вокруг дома. И действительно, на задворках он обнаружил часового, задача которого заключалась в том, чтобы не уходить с поста, даже если на округу обрушится ураган. Поскольку Тимоти не собирался пользоваться черным ходом, он оставил часового в покое. Третий зомби прохаживался вдоль невысокой белой ограды, которой была обнесена большая часть газона. Тимоти выждал, пока он не окажется вне поля зрения часового, а потом послал ему парализующий сигнал. Боевик скрючился и рухнул лицом вниз во влажную от вечерней росы траву.

Никаких других охранников здесь не было. Вечер стоял прохладный, и Тимоти с удовольствием вдыхал чистый, прозрачный воздух. Строго говоря, он еще никогда не чувствовал себя так замечательно. Теперь окончательно отпал вопрос о его ущербности — наоборот, неожиданно для себя, он превратился в сверхчеловека. Нет, он думал не о том, как использовать свою силу и могущество. Ему были чужды властолюбивые амбиции. Но сознание того, что его неполноценности пришел конец, что ему теперь некого бояться, было просто восхитительно!

Тимоти вновь заинтересовался происходящим в гостиной. Он нырнул в сознание высокого седовласого человека, сидевшего в ближайшем к окну кресле. Свой бокал он держал так, будто это был талисман, способный защитить его от сглаза.

Визуальной метафорой сознания этого человека стала находящаяся в отменном порядке старинная частная библиотека, по всем стенам которой от пола до самого потолка тянулись книжные полки. Здесь имелись удобные кресла, симпатичный уголок для курения, письменный стол, несколько торшеров. За считанные секунды Тимоти ознакомился с содержанием книг, находившихся в этой библиотеке. Когда же он обнаружил книгу, которая, судя по названию, была посвящена синтезу ПБТ, выяснилось, что все слова в ней, на каждой странице, были тщательно зачеркнуты. Тимоти понял, что он столкнулся с несколько наивной попыткой забыть нечто неприятное. Он закрыл книгу, поставил ее на полку и покинул сознание седовласого.

Следующим оказался крепкий, пожалуй, даже чересчур грузный коротышка, баюкавший в руке бокал джина с тоником, словно маленького ребенка. Тимоти нырнул в его сознание и огляделся по сторонам...

И вновь визуальная метафора оказалась связана с домом, хотя дом этого человека куда меньше походил на дворец, при помощи которого Тимоти представил сознание Иона Маргеля. Это были полупрогнившие, полуистлевшие готические развалины, в которых каждая тень и каждый шорох были, казалось, чреваты ужасом и несчастьем. В этом мозгу, по сравнению с другими, в которых уже довелось побывать Тимоти, оказалось на удивление мало мыслей, а те, что имелись, носили какой-то нереальный, параноидальный характер. Это был мозг человека, ежедневно и ежечасно ведущего войну со всем остальным миром. Когда Тимоти начал оглядываться в поисках сведений о синтезе ПБТ, готические развалины огласились душераздирающими воплями, испускаемыми человеком, явно находящимся на грани безумия.

Примерно так же выглядел визуальный ландшафт и третьего из собеседников. Хотя ему и не в такой мере грозила шизофрения, как его товарищу по Братству, на первую же осторожную попытку