стаканчика из-под колы, лежали окровавленные салфетки 'Клинекс'. Улики. Размахнувшись, Джо швырнул бумажный пакет в костер и некоторое время следил за тем, как пакет вспыхнул, почернел и рассыпался. Никто из членов культа так и не произнес ни единого слова.
Отправившись дальше вдоль берега, Джо ненадолго задумался о том, в чем могут видеть смысл жизни эти бритоголовые. Ему почему-то казалось, что в безумном кружении современной, подчас невыносимой в своей тяжести жизни эти верующие – юноши и девушки в голубых одеждах – сумели отыскать истину и достичь просветления, которое наполняло их существование глубоким и важным смыслом. Но каким? Какая истина открылась им под звуки мантр и молений? Спросить об этом впрямую Джо не решился, так как боялся, что в ответ услышит еще один вариант все той же старой песни, исполненной печали, тоскливого стремления к недостижимому и попыток выдать желаемое за действительное, на которых столь многие возводили здание своей надежды и веры.
Удалившись ярдов на сто от последнего костра, Джо оказался на том участке пляжа, где властвовала ночь. Здесь он подошел к воде и, наклонившись над фосфоресцирующими в темноте волнами, стал мыть руки, окуная их в прохладную соленую воду и натирая мелким влажным песком, чтобы с его помощью уничтожить последние следы крови, которые могли остаться в складках кожи, на костяшках пальцев и под ногтями.
В последний раз сполоснув руки, он шагнул вперед и вошел в море, даже не потрудившись снять кроссовки или закатать джинсы. Сделав еще несколько шагов, он миновал зону несильного прибоя и остановился только тогда, когда черная вода достигла колен.
Ласковые волны были украшены светящимися гребешками тончайшей пены. Ночь выдалась ясная, к тому же над горизонтом уже давно поднялась яркая луна, но Джо никак не мог разглядеть океан, который – черный, холодный и грозный – мерно качался в ста ярдах впереди. Лишенный таким образом умиротворяющего, исцеляющего душу зрелища, ради которого он и приехал на пляж, Джо сосредоточился на бьющихся о его колени волнах и на чуть слышном, низком ворчании, которое издавала, натыкаясь на препятствие, великая водяная машина. Эти вечные ритмы, эти бессмысленные песни и бесконечно повторяющиеся движения утешали и гипнотизировали его, помогая думать о покое, помогая представить себе покой, который рождается из безразличия.
Джо очень старался не возвращаться в мыслях к тому, что произошло в усадьбе Дельманов. Эти события не имели, да и не могли иметь никакого рационального объяснения, и даже думать о них было бесполезно, ибо понять их все равно было нельзя.
Больше всего огорчало Джо то, что он не чувствовал никакого особенного горя и почти никакой печали в связи с гибелью Дельманов и Лизы. На собраниях 'Сострадательных друзей' Джо узнал, что в период, следующий непосредственно за потерей ребенка, родители – об этом они сами и сообщали – очень часто оказывались не способными в полной мере сострадать чужому горю. Когда телевидение передавало сообщения об авариях на дорогах, о пожарах в гостиницах и жилых домах или о зверских убийствах, такие родители сидели перед экранами совершенно спокойно и с полным равнодушием взирали на все эти ужасы. Больше того: музыка, которая когда-то трогала буквально до слез, или искусство, которое захватывало и увлекало, больше не вызывали никаких эмоций, и это было вполне закономерно.
Некоторые родители преодолевали подобную потерю чувствительности в течение первых года-двух; у других период адаптации занимал от пяти до десяти лет; третьи навсегда оставались холодными и бесчувственными.
Дельманы показались ему неплохими людьми, но Джо тут же возразил себе, сказав, что он их почти не знал.
Другое дело – Лиза. Она была его другом, а теперь она умерла. Ну и что? В свой срок – кто раньше, кто позже – умереть должен каждый. Твои дети. Женщина, которую ты любил. Все.
Собственная черствость неожиданно испугала Джо. И не просто испугала. Он почувствовал сильнейшее отвращение к себе. Но, несмотря на это, он по-прежнему не мог заставить себя принять близко к сердцу чужую беду. Только своя собственная боль оставалась для него важной.
Он и к океану-то пришел лишь затем, чтобы добиться с его помощью полного безразличия к собственным потерям – того самого безразличия, которое он уже давно чувствовал в отношении чужих утрат. Лишь иногда – очень редко – Джо задумывался, в какое чудовище он превратится, когда смерти Мишель, Крисси и Нины потеряют для него всякое значение. И, стоя по колено в горько-соленой океанской воде, он впервые понял, что полное безразличие принесет ему не столько внутренний покой, сколько безграничную способность к бесконечному злу.
Оживленная бензоколонка со станцией технического обслуживания и круглосуточным магазинчиком, в котором продавались всякие необходимые мелочи, располагалась всего в трех кварталах от мотеля, в котором остановился Джо. Один раз он уже проезжал мимо нее и сразу заметил, что платные телефонные будки находятся снаружи, у стены туалетной комнаты. Под фонарями в конических колпаках, висевшими вдоль карниза крыши, вились крупные белые, мохнатые, как снежинки, ночные бабочки, и по чистой оштукатуренной стене метались их неправдоподобно большие тени.
Джо так и не решился аннулировать кредитную карточку своей телефонной компании. С ее помощью он рассчитывал сделать несколько междугородних звонков, но звонить из мотеля было небезопасно.
В первую очередь ему необходимо было переговорить с Барбарой Кристмэн – руководителем экспертной группы Национального управления безопасности перевозок, которая занималась обстоятельствами гибели рейса 353. На Западном побережье было начало двенадцатого ночи, но в Вашингтоне уже пробило два. В этот поздний час нечего было и думать о том, чтобы застать Кристмэн на рабочем месте, и, даже если бы Джо дозвонился до дежурного по НУБП, тот вряд ли сообщил бы ее домашний телефон.
Несмотря на это, Джо разыскал в справочнике общий номер НУБП и позвонил. Установленная в НУБП новейшая телефонная система предоставляла Джо самые широкие возможности: например, он мог наговорить на пленку сообщение как для руководства Управления и старших следователей, так и для любого из рядовых служащих. Для этого ему достаточно было ввести первый инициал и первые четыре буквы фамилии того служащего, с которым он хотел говорить, и система автоматически связывала его с абонентом или с записывающим устройством.
Джо так и поступил. Он был очень аккуратен, вводя буквы 'Б' и 'К-Р-И-С', однако вместо гудка услышал записанный на пленку голос, который сообщил, что абонента с таким именем не существует. Думая, что ошибся, Джо повторил операцию, но с тем же результатом.
Либо Барбара Кристмэн больше не работала в НУБП, либо сбой дала новейшая телефонная система.
Несмотря на то, что руководителем группы экспертов на месте любой аварии мог быть только старший следователь, работающий в штаб-квартире НУБП в Вашингтоне, сама группа немедленного реагирования часто комплектовалась специалистами из отделений управления, разбросанных по всей стране. Местные подразделения НУБП находились в Анкоридже, Атланте, Чикаго, Денвере, Форт-Уорте, Лос-Анджелесе, Майами, Канзас-Сити, Нью-Йорке и Сиэтле. В редакционном компьютере Джо отыскал полный или почти полный список экспертной группы, но ему по-прежнему не было ничего известно о том, к какому из местных отделов относился тот или иной специалист.
Место падения самолета находилось на расстоянии сотни с небольшим миль к югу от Денвера, поэтому логично было предположить, что хотя бы несколько человек были вызваны из Денверского отделения НУБП. В списке, которым располагал Джо, было одиннадцать фамилий, и он набрал номер справочной телефонной службы Денвера.
В результате из одиннадцати человек осталось только трое. Очевидно, остальные либо жили не в Денвере, либо их домашние телефоны не были зарегистрированы.
Безостановочное и беспорядочное движение то увеличивающихся, то уменьшающихся теней по белой стене раздражало Джо, бередило его память, напоминая что-то знакомое и важное. Чем дольше он глядел на этот призрачный хоровод, тем сильнее становилась его уверенность, что ускользающее воспоминание имеет огромное значение. Попытавшись сосредоточиться, Джо пристально вгляделся в пляску нечетких, расплывчатых теней, но так и не вспомнил ничего важного.
Несмотря на то что в Денвере было уже далеко за полночь, Джо немедленно позвонил по всем трем номерам, которые ему удалось раздобыть.
