человечества — это цепь безжалостных убийств. Гитлер уничтожил миллионы, Сталин — и того больше. А Мао Цзэдун всех переплюнул. Сейчас-то они слывут извергами, но разве мало у них было почитателей в свое время? Нынче тоже нет-нет да и услышишь: «У Гитлера и Сталина не было другого выхода, Мао просто поддерживал общественный порядок, боролся с хулиганьем». Уму непостижимо, сколько людей восхищается убийцами, которые действуют в открытую и выдают свои кровожадные инстинкты за благородное стремление установить всеобщее братство, осуществить политические реформы, покончить с несправедливостью или — да-да! — исполнить свой долг перед обществом. Мы попросту мясо — и больше ничего. В глубине души все мы это понимаем и втайне боготворим тех, у кого хватает смелости обходиться с нами должным образом — на манер мясника.

Теперь Джулия убедилась, что перед ней закоренелый человеконенавистник. Совесть для него — пустой звук, любить он не умеет, сострадать не способен. Такие встречаются не только среди уличных подонков или дошлых компьютерных жуликов вроде Тома Расмуссена, по милости которого Бобби на той неделе чуть не отправился на тот свет. Кое-кто выбивается в доктора, адвокаты, телевизионные проповедники, политики. Спорить с такими бесполезно: все человеческие чувства им чужды.

— Зачем мне, спрашивается, изобличать Золта Полларда? Мне он не страшен — мать его величала меня орудием Божьим и велела своему выводку относиться ко мне с почтением. Грешки Поллардов — не мое дело. Знаете, после убийства матери Золт боялся, что к ним набьется полон дом полиции, и распустил слухи, будто мать переехала и живет на побережье под Сан-Диего. Едва ли соседи поверили, что полоумную кикимору в один прекрасный день потянуло встряхнуться и она теперь с утра до ночи валяется на пляже. Но все промолчали — поняли, что это не их дело. Вот и я того же мнения. Злодейства Золта перед всеми страданиями человечества — капля в море. По крайней мере, преступник с такой необычной психикой и физиологией способен на более колоритные злодейства, чем большинство. Но есть и еще одна причина. Когда Золту было восемь лет, Розелль как-то пришла поблагодарить меня за то, что я помог появиться на свет ее детишкам и сохранил тайну их рождения, вследствие чего Сатана не проведал, что эти благословенные чада пришли в мир. Да-да, именно так она и выразилась. А в знак признательности притащила мне полный чемодан денег — столько, что хоть сейчас бросай работу и уходи на покой. Я удивился: откуда такое богатство? Ведь от состояния, которое нажили в тридцатые годы Дитер и Элизабет, остались жалкие крохи. И Розелль мне кое-что рассказала о талантах Золта. Так, в общих чертах. Но из ее слов стало ясно, что нужда ей не грозит. Тогда-то я и понял, что у дурной наследственности есть и свои недурные стороны.

Фогарти поднял стакан и провозгласил:

— За неисповедимые пути Господни!

Бобби и Джулия промолчали.

Словно ангел Апокалипсиса, явившийся возвестить наступление Судного дня, Золт возник возле дома в ту минуту, когда разверзлись хляби небесные и на землю обрушились яростные потоки. Но то был не черный ливень, грозящий новым потопом, не огненный дождь. Их час еще не пришел. Нет, еще не пришел.

Золт выбрал для материализации темное место между двумя далеко друг от друга отстоящими фонарями. Место удачное: отсюда звучные вздохи ветра, который всегда знаменует его появление, до библиотеки не долетят. Сквозь хлещущие потоки Золт двинулся к дому.

Он чувствовал: Господь умножил его силы. Теперь любая цель для него достижима и остановить его на пути к этой желанной цели не сможет никто и ничто.

— В шестьдесят шестом году родились близнецы, — рассказывал Фогарти, не обращая внимания на шум дождя, который неожиданно забарабанил по стеклу. — И тоже, как и Фрэнк, — без малейшего изъяна. Я даже приуныл. Даже не верится, из четверых детей — трое совершенно нормальные. Ну хоть бы какой- нибудь диковинный порок. На худой конец, заячья губа, деформированный череп, раздвоенное лицо, сухорукость, вторая голова, что ли. Так нет!

Бобби взял жену за руку. Если бы не это прикосновение, он бы не выдержал.

Ему хотелось бежать отсюда куда глаза глядят. Хватит уже. Доктор своими откровениями и так всю душу вымотал. Но как ни крути, а дослушать придется: надо выяснить, как развивались события дальше. Кто знает, что из этой истории может пригодиться в борьбе с Поллардами.

— Само собой, когда Розелль принесла мне чемодан с деньгами, я начал догадываться, что отклонения имеются у всех четверых — если не физические, то умственные. И вот семь лет назад Фрэнк убивает мать и — шасть ко мне, как будто я обязан утирать ему сопли и прятать его от брата. Такого нарассказал, хоть уши затыкай. Потом он то и дело наведывался сюда еще года два. Как призрак, который приходит по мою душу. В конце концов он сообразил, что тут ему ничего не светит, и пять лет не показывался. А нынче вечером опять принесла нелегкая.

Фрэнк заворочался в кресле. Голова его склонилась в другую сторону. И все же он оставался таким же безучастным, как и при появлении Дакотов. Старик утверждал, что Фрэнк материализуется сегодня уже не первый раз и иногда начинает тараторить как заведенный. По его поведению за последний час в это трудно поверить.

Джулия, которая сидела ближе к Фрэнку, нахмурилась, наклонилась к нему и уставилась на его правый висок.

— Силы небесные!

Она произнесла эти два слова таким тоном, что Бобби проняло холодом, будто он угодил в холодильник.

Он подвинулся к Джулии и, оттеснив ее, взглянул на висок Фрэнка. Взглянул и тут же захотел отвести глаза. Но не мог.

Пока Фрэнк не сменил позу, голова его почти лежала на правом плече и правый висок был не виден. Теперь же…

Скорее всего, вернувшись вместе с Бобби в агентство и против воли отправившись в новое путешествие, Фрэнк вновь побывал в кратере, где искусственные насекомые добывают красные алмазы. Там ему вдруг взбрело в голову прихватить с собой пригоршню алмазов. При восстановлении он опять допустил промах. Теперь вся правая сторона лица от виска до подбородка покрылась бугорками. Кое-где из них выступали прочно вросшие в плоть сверкающие камешки.

А какие сокровища таятся в ткани головного мозга?

— Камешки я тоже видел, — сказал Фогарти. — Вы взгляните на правую ладонь.

Как ни отговаривала его Джулия, Бобби взял Фрэнка за руку, повернул ее вверх ладонью и подтянул рукав пиджака. В мясистой части ниже большого пальца чернел панцирь того самого таракана, который некогда прирос к туфле Бобби. Во всяком случае, Бобби показалось, что это тот самый таракан. Тельце насекомого до половины торчало наружу, мертвые глаза устремлены на указательный палец Фрэнка.

Золт обогнул дом. Возле одного окна примостилась черная кошка. Она обернулась на Золта и снова приникла к стеклу.

Бесшумно взойдя на заднее крыльцо, Золт взялся за ручку двери. Заперто.

По руке Золта пробежал голубоватый свет. Ручка повернулась, Золт открыл дверь и вошел в дом.

Джулия уже достаточно наслушалась и насмотрелась.

Оставаться рядом с Фрэнком было небезопасно. Джулия поднялась и подошла к столу, на котором стоял ее стакан виски. Допить? Нет, не поможет. Силы ее на исходе: еще не улеглась боль, вызванная смертью Томаса, так тут еще приходится разбираться в леденящей душу истории Поллардов. Джулию тянуло выпить, но она знала, что от этого станет еще хуже.

— Каким образом мы можем одолеть Золта? — спросила она старика.

— Никаким.

— Должно же быть какое-то средство.

— Увы.

— Обязательно должно.