плите поза монаха была другой - неизменным было блаженное выражение, с которым он взирал на окруживших его животных, веселых и даже, кажется, улыбающихся. Каждая тварь - а здесь были собаки, кошки, голуби, мыши, козы, лошади, коровы, свиньи, верблюды, цыплята, утки, совы, гуси, еноты и кролики - имела над головой свой собственный нимб.

- Святой Франциск Ассизский разговаривает с животными, - пояснила Дел. - Это подлинная старинная резьба работы неизвестного мастера. Она была вывезена из одного итальянского монастыря пятнадцатого века, разрушенного в годы второй мировой войны.

- Это не тот монастырь, который выпускает портреты Элвиса на бархате? - уточнил Томми.

Дел ухмыльнулась.

- Маме ты понравишься, - уверенно сказала она.

Томми не ответил. Массивная дверь красного дерева распахнулась перед ними, и он увидел на пороге высокого, представительного мужчину в черном костюме с черным галстуком, в белоснежной рубашке и отполированных до зеркального блеска ботинках. На сгибе его левой руки висело аккуратнейшим образом сложенное пляжное полотенце - точь-в-точь как у официанта, готовящегося откупорить бутылку шампанского.

- Добро пожаловать в Большую Кучу, - проговорил он с британским акцентом и слегка наклонил свою седую голову.

- Мама все еще настаивает на этой формуле приветствия, Маммингфорд? - спросила Дел.

- Я никогда не устану повторять это, мисс Пейн.

- Это мой друг Томми Фан, - представила Дел Томми, и он подумал, что впервые она произнесла его имя и фамилию правильно.

- Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер Фан, - сказал Маммингфорд и с поклоном отступил в сторону, давая им пройти.

- Благодарю вас, - откликнулся Томми, не без труда подавив в себе желание заговорить с британским акцентом.

Скути первым переступил порог дома, но был тут же пойман Маммингфордом. Отведя собаку в сторону, дворецкий принялся вытирать шерсть и лапы собаки полотенцем.

Войдя в прихожую, Томми огляделся по сторонам и сказал:

- Боюсь, мы можем наследить. Мы промокли не меньше Скути.

- Увы, это так, - сухо согласился Маммингфорд. - Но к мисс Пейн и ее гостям я обязан относиться снисходительно. На собаку это не распространяется.

- Где ма? - поинтересовалась Дел.

- Она ожидает вас в музыкальной гостиной, мисс Пейн. Его милость Скути я пришлю, как только он как следует обсохнет.

Услышав свое имя, Скути широко ухмыльнулся из-под махрового полотенца. Судя по всему, вся процедура ему очень нравилась.

- Мы ненадолго, - объяснила Дел дворецкому. - Мы спасаемся от быстрой, как крыса, твари со змеиными глазами. Впрочем, не мог бы ты распорядиться насчет кофе и бисквитов? Ну, тех, что подают к завтраку?

- Один момент, мисс Пейн.

- Ты - душка, Маммингфорд.

- Быть душкой - мой крест, который я вызвался нести добровольно.

Огромная - не меньше сотни футов длиной - прихожая была выложена до блеска отполированными черными гранитными плитами, и промокшие кроссовки Томми и Дел пронзительно скрипели при каждом шаге. Беленые стены были завешаны огромными картинами без рам. Все это были произведения абстрактного искусства - сплошное движение и игра красок, - и каждое полотно было до самых краев освещено индивидуальной проекционной лампой, укрепленной под потолком, отчего казалось, будто картины светятся изнутри. Потолок прихожей был отделан переплетающимися стальными полосами: матовыми и отполированными до блеска. Двойной соборный свод обеспечивал рассеивание верхнего света, но вестибюль освещался еще и лампами, скрытыми в застекленном желобе в черном гранитном полу.

Почувствовав восхищение Томми, Дел сказала:

- Мама выстроила свой дом так, чтобы он соответствовал требованиям архитектурной комиссии только внешне. Внутри он такой же современный, как космический корабль, и такой же типично средиземноморский, как кока-кола.

Музыкальная гостиная располагалась с левой стороны, чуть дальше середины длинного вестибюля. Покрытая черным лаком дверь вела в комнату с полом из белоснежного известняка, в котором местами попадались изящные завитки окаменелых ископаемых. Стены и потолок ее были обиты звукопоглощающим материалом, задрапированным пепельно-серой тканью, словно в студии звукозаписи.

Музыкальная гостиная оказалась довольно просторной - примерно сорок на шестьдесят футов, - а в самой ее середине лежал ковер размером двадцать на тридцать футов со сложным геометрическим орнаментом, цветовая гамма которого имела около дюжины трудноразличимых оттенков и изменялась от светло-серого до золотого. В центре ковра стоял черный кожаный диван и четыре кожаных кресла, окружавшие низенький квадратный столик, выложенный прямоугольными пластинками, имитирующими слоновую кость.

На взгляд Томми, в этой комнате могло бы наслаждаться фортепьянными концертами около сотни любителей музыки, однако он не увидел здесь никаких музыкальных инструментов. Нигде не было даже суперсовременного музыкального центра размером во всю стену с мраморными колонками до потолка, а звучавшая в гостиной приглушенная музыка - 'Серенада лунного света' Гленна Миллера - доносилась из небольшого настольного радиоприемничка, оформленного в стиле арт-деко и стоявшего на кофейном столике из поддельной слоновой кости. Радиоприемник был освещен узким лучом света от галогеновой лампы с рефлектором, укрепленной под потолком. Прислушавшись, Томми уловил шорох и потрескивание помех и решил, что радиоприемник является на самом деле замаскированным под ретро магнитофоном или проигрывателем компакт-дисков, заряженным записью подлинной танцевальной радиопрограммы сороковых годов.

Мать Дел сидела в одном из кресел и, закрыв глаза, слегка покачивала головой и блаженно улыбалась - точь-в-точь как святой Франциск Ассизский на резных плитах у парадной двери. Руки ее чуть заметно шевелились, отбивая такт по подлокотникам кресла.

Томми уже давно подсчитал, что матери Дел только пятьдесят лет, но выглядела она лет на десять моложе. Эта потрясающей красоты женщина не была блондинкой, как Дел: кожа ее была смуглой, с оливковым оттенком, а волосы - черными и блестящими, как вороново крыло. Изысканные и тонкие черты лица и изящная лебединая шея напомнили Томми миниатюрную Одри Хэпберн в старом фильме 'Завтрак у 'Тиффани'.

Когда Дел убавила громкость поддельного радиоприемника, миссис Пейн открыла глаза - такие же голубые, как у дочери, но еще более глубокие. Увидев Дел, она улыбнулась еще шире.

- Боже мой. Дел, ты похожа на утонувшую крысу! - приветствовала она ее и, легко поднявшись с кресла, критически осмотрела Томми. - И вы, молодой человек, тоже.

Томми с удивлением увидел, что миссис Пейн одета в ао-дай - костюм, состоящий из просторной шелковой туники и широких штанов, очень похожий на тот, который носила мать Томми.

- Прикид а-ля утопшая крыса - это последний писк моды, мама, - ответила Дел.

- Не надо так шутить, дорогая, - укоризненно покачала головой миссис Пейн. - В наше время в мире осталось слишком мало красивого.

- Я хотела познакомить тебя с Томми Фаном, мама.

- Рад познакомиться, миссис Пейн, - вставил свое слово Томми.

Мать Дел взяла его протянутую ладонь обеими руками и несильно пожала:

- Зови меня Юлией. Договорились?

- Спасибо, Юлия. Я...

- Или Розалиндой.

- Простите, как?

- Или Веноной.