было избавиться от меня. И побыстрее.

Он кинулся на меня с кулаками. Я парировал пару ударов, еще пару пропустил, но не освободил ему проход. Он судорожно оглянулся и снова бросился на меня, пытаясь обхватить своими ручищами и смять в лепешку. Он был силен, как горилла, и хотя мне удалось отбить эту атаку, получилось это с огромным трудом. Я посмотрел мимо него и сказал:

— Твоя подружка-то пропала. Упустила трос.

— Старый прием, приятель, — с трудом выдохнул Монах. — Меня не проведешь.

Я только пожал плечами. Собственно, я сказал ему правду. За лодкой только волочился трос. Еще дальше виднелись лыжи и голова лыжницы. Монах быстро оглянулся и увидел эту картину. Может, между ними все же что-то такое было, кто знает... С утроенной энергией он ринулся вперед, на сей раз пытаясь протиснуться мимо меня к прибору или к штурвалу, чтобы развернуться.

В спешке он оступился и упал на колено, я же заехал ему коленом в подбородок, а потом, упершись в лавку, ударил его ногой так, что он отлетел к корме. Это позволило мне еще раз осмотреть приборы. Надеясь, что мистер Су не ошибся насчет дистанции в одну милю, я перевел рычажок из “вкл” в “выкл”. Никаких чудес пиротехники в гавани не последовало. Только погасла красная лампочка на приборе.

Услышав хриплый вопль Монаха, я обернулся в его сторону. Он вытащил из кармана руку, и в ней был очень знакомый мне револьвер. Не сверкающая игрушка из нержавейки, которыми он кидался направо и налево, но старый добрый ствол вороненой стали. Я вспомнил, как Ирина бросила ему этот револьвер, когда взяла меня в плен. Я не мог сказать, то ли Монах забыл о его существовании, то ли надеялся справиться со мной в рукопашной. Но так или иначе, сейчас он нацелил на меня мой же револьвер.

Итак, я стоял под дулом револьвера. Схема была выведена из рабочего состояния, и я мог позволить себе оставить свой пост. Я стал надвигаться на него, прикрыв глаза рукой. Я не знал, что может вылететь из револьвера, с которым я в свое время так поработал. Я услышал два щелчка, словно ребенок выстрелил из игрушечного пистолетика с пистонами. Монах выстрелил третий раз, и револьвер взорвался у него в руке.

Взорвался, словно граната. Я почувствовал, как что-то тяжелое ударило меня в бедро, грудь, руку и лицо осыпало порохом и мельчайшими осколками раскаленного металла. Все правильно. Как я уже говорил, если начнешь фокусничать с огнестрельным оружием, результат будет непредсказуем.

Я вспомнил, как перезаряжал револьвер боевыми патронами, когда собирался разбираться с Пресманом, а потом снова поставил пустышки. Но в запасной обойме было шесть патронов, а револьвер вмещает пять. Какое-то время у меня в кармане настоящий патрон лежал вместе с пустыми, и его-то я ненароком и засунул в револьвер. Когда Монах выстрелил первые два раза, патроны, снабженные лишь капсюлями, застряли в стволе. Когда же в ход пошел третий, уже настоящий заряд, блокированный ствол не пустил его, и в результате револьвер разнесло в клочья.

Я сделал шаг вперед, но нога плохо слушалась. Я ухватился за одну из лавок и посмотрел на Монаха. Он по-прежнему стоял в проходе, но полностью потерял ко мне интерес. По его лицу обильно текла кровь, и он пытался вытирать ее изувеченной рукой.

После стольких лет ненависти и борьбы все кончилось слишком просто. Я понял, что нога какое-то время еще будет действовать, а потому двинулся вперед довести до конца то, для чего был прислан на Гавайи.

Рана оказалась не опасной. В меня полетел ствол револьвера и, хотя разорвал брюки и повредил кожу, особенного ущерба не нанес. Уложило меня совсем другое — приступ тропической дизентерии, которую я ухитрился где-то подхватить.

Поэтому прошло целых две недели, прежде чем мне было позволено встать с постели. После чего я дохромал до аэропорта и отправился на материк. Когда самолет взлетел, я уставился в окно, глядя на берег и океан, хотя сам толком не понимал, что надеялся увидеть.

Ну конечно, где-то там в морских глубинах скрылся Монах, но якорь и двадцатифутовая цепь надежно удерживали его от лишних движений. Куда проще объяснить исчезновение агента, чем оставить его труп, особенно когда возникает необходимость отвечать в связи с этим на огромное количество лишних вопросов.

К вечеру я уже был в Вашингтоне. Я сидел в офисе на втором этаже хорошо знакомого здания и рассказывал седоволосому хозяину то, что не вошло в мой официальный отчет.

— Значит, вы отпустили китайского джентльмена, — подытожил Мак.

— Да, сэр, — отозвался я. — Его взрывное устройство не представляет для наших экспертов большой загадки, да и к тому же я был перед ним в долгу за помощь.

— Ваши личные долги тут совершенно неуместны, Эрик. Этот человек мог рассказать нам кое-что существенное.

— Нам вряд ли, — возразил я. — Зато он мог бы сообщить кое-кому еще о Монахе. Мне казалось, что вы были не заинтересованы в этом, сэр. Китайца нужно было либо убить, либо отпустить. Вот я и высадил его на берег. — Я пожал плечами. — Как заметил Монах, их сотни миллионов, так что одним больше, одним меньше, разница невелика.

— Хм, — отозвался Мак. — А девушка? Ее так и не смогли нище обнаружить?

— Нет, сэр, — отозвался я и ненадолго замолчал, вспоминая лыжи, плававшие на поверхности океана. — Она слишком хорошо плавает, чтобы утонуть. Но она не смогла бы так быстро исчезнуть, даже хорошо плавая. Мне показалось, что там мелькнул какой-то плавник или ласт. Впрочем, я в этом плохо смыслю. Если это и была акула, то вполне дружески настроенная. С другой стороны, Ирина и впрямь как в воду канула. Остались только лыжи.

— Вам, наверное, будет интересно узнать, — сказал Мак, — что когда я спросил, что же именно подложил на транспорт Монах, мне было отвечено, что это военная тайна.

— Очень мило, — улыбнулся я. — Значит, мы спасаем их чертов корабль, а они даже не могут сказать, отчего мы их спасли. Если вы не возражаете, сэр, я отправлюсь в отель и просплю целую неделю.

— Разумеется. — Мак подождал, пока я дохромал до двери, и лишь тогда спросил: — Эрик, кстати, что вы думаете о ситуации в Азии?

— Сэр, агент придерживается тех политических воззрений, какие требует характер задания, — улыбнулся я. Мак отозвался натянутой улыбкой.

— Вот именно. Я просто хотел удостовериться, что вы это помните. Ладно, не забудьте заглянуть в отдел информации.

Я сделал усилие, чтобы не метнуть на него укоризненный взгляд. Что ж, приказ есть приказ, даже если, черт возьми, я еле встал с постели и прилетел Бог знает откуда.

— Да, сэр, — только и сказал я и отправился к Смитти смотреть его слайды и пленки.

Не могу сказать, что я очень плодотворно провел там время. Мне плохо удавалось сконцентрировать внимание на экране. Покинув отдел Смитти, я заковылял по коридору, но остановился, когда меня окликнул знакомый голос.

— По-моему, этот вот, сверкающий, выглядит очень мило, — говорила Изобел нашему оружейнику, когда я вошел в комнату. — Его я и возьму.

Услышав, что кто-то вошел, она обернулась. Какое-то время мы молча глядели друг на друга. Она снова сделалась незнакомкой. На ней был элегантный светлый летний костюм, а волосы гладко причесаны, как в тот первый вечер. Вид у нее снова был шикарный и отстраненный, и я уже мог с трудом припомнить подробности случившегося на берегу тропического острова.

— Привет, Мэтт, — сказала Изобел. — Какой у вас жуткий вид!

— К счастью, не могу то же самое сказать о вас, — отозвался я, глядя на элегантную женщину передо мной и наконец вспомнив, при каких обстоятельствах мы виделись в последний раз. — Значит, несмотря на штиль, вы добрались до Калаупапа?

— Калаупапа? — удивилась она. — С какой стати мне плыть пятнадцать миль до Калаупапа, когда в