заявив, что доберется под парусом. После наступления темноты друзья, у которых он остановился, вышли на его поиски и вскоре наткнулись на яхту, которая мирно дрейфовала в заливе. Однако на борту не было ни души.

— Тот факт, что он отказался от буксировки, может говорить о многом.

— Да, в том случае, если ты не знаешь моряков, — сказал Мак. — Настоящий яхтсмен — а Майклс безусловно относился к их числу — скорее провел бы в открытом море всю ночь, пытаясь уловить хоть слабое дуновение ветра, чем дал бы отбуксировать себя на тросе.

— Что ж, придется поверить вам на слово, — сказал я. — Эти морские штучки не по мне.

— Подробности нас сейчас не интересуют, как и то, добровольно или нет исчез Майклс. Сам знаешь — его могут заставить выложить все, что ему известно. Современные фармакологические средства развяжут язык кому угодно. Вот этого нельзя допустить ни в коем случае. Вот почему нам — тебе — нужно прибегнуть к столь жестоким мерам, чтобы как можно быстрее подсунуть им Джин. Если нам повезет, и ее с Майклсом подготовят для отправки в одной партии — а судя по всему, эти отправки происходят не так уж часто, — наши шансы на успех возрастут. Но мы должны успеть, пока он еще здесь.

— Да, похоже, бедной девушке придется здорово попотеть. Мало того, что ей нужно обвести этих людей вокруг пальца, внедриться в их организацию, организовать побег, так ей придется еще тащить на спине беспомощного профессора.

— Доктор Майклс не такой уж беспомощный. Кстати говоря, ему еще нет и пятидесяти, он крепок как железо, и женщины находят его привлекательным.

— Ну, разумеется. Сейчас они все герои, хотя я предпочел бы оказаться в передряге с одним из докторов старой закалки, пусть даже немощным и беззубым.

Мак сказал, как будто меня и не слышал:

— И я вовсе не говорил Джин, что она должна бежать вместе с доктором Майклсом. Даже если ей посчастливится оказаться с ним вместе.

Я посмотрел на него, подумав, что ослышался.

— Я туго соображаю, сэр. Объясните, пожалуйста, сначала.

— Если она сумеет его вызволить — прекрасно, — терпеливо пояснил Мак. — Однако, как ты сам справедливо подметил, это может оказаться, ей не под силу.

— И?

— Джин получила четкие и ясные инструкции, — сказал Мак. — Не вижу причин держать тебя в неведении, тем более что этих же инструкций придется придерживаться и тебе, если ты вдруг окажешься в подходящей ситуации. — Мак посмотрел мне прямо в глаза и отчеканил: — Инструкции эти таковы. Ни под каким видом сведения, которыми располагает доктор Майклс, не должны покинуть нашу страну. Как достигнуть этого результата — целиком и полностью зависит от возможностей агента-исполнителя. Никаких вопросов задавать не будут. Все понятно?

Я глубоко вздохнул.

— Да, сэр. Все понятно.

Сидя в номере мотеля в ожидании Джин, я гнал от себя прочь эти мысли. Во-первых, это не те мысли, которые помогают скоротать время, а во-вторых, если кому и ломать над этим голову, то самой Джин, а не мне.

Просматривая измятую газету, я вычитал, что ураган Элоиза задал приличную трепку побережью Флориды; этого урагана как раз ждали, когда я покидал Кубу. В газете не говорилось, насколько далеко на север он может забраться. В нашей профессии, правда, считается, что плохая погода обеспечивает нам преимущество; кроме того, я рассчитывал покончить с заданием до того, как ураган пробьется к северу, — покончить и вылететь в Техас.

Я отбросил газету в сторону и подумал про Гейл Хендрикс. Говоря по чести, насчет полугода я преувеличил — я еще тогда предупредил Гейл, что наша договоренность носит условный характер — в нашем деле все слишком быстро меняется. Однако, уже вернувшись в Вашингтон с Кубы, я допустил ошибку — отправил ей телеграмму, что все складывается в нашу пользу; теперь придется посылать новую телеграмму. А ведь Гейл ни капли не похожа на Пенелопу, способную годами дожидаться своего Одиссея...

Я услышал их задолго до того, как они подошли к двери. Их было двое, как я и ожидал. Мужчина доставил Джин на место ровно в десять тридцать, как и было условлено, Джин громко препиралась, пьяно ругаясь — это тоже входило в роль. Они повозились у двери достаточно долго, чтобы я мог встать и укрыться в ванной. Затем дверь открылась.

— Со мной все в порядке! — заплетающимся языком убеждала Джин. — Оставь меня в покое, черт побери! Чего ты ко мне привязался, будто я больная или что-то... кто-то мне не доверяет!

Мужчина казался вполне трезвым. Голос у него был молодой, немного смущенный.

— Дело не в этом. Джин. Просто меня, как бы тебе сказать, попросили пока побыть с тобой, чтобы помочь тебе преодолеть эти сложности.

— Стоило какому-то филеру увидеть, что я пропустила пару-другую рюмашек, и ко мне тут же приставили дуэнью! — прохныкала Джин. — В чем дело — кто-то боится, что я продам ваши тайны, да? А сколько мне пить — это уж мое личное дело.

— Прошу тебя, Джин! И не говори так громко. Позволь, я...

— Убери лапы! — Я услышал ее нетвердые шаги. Потом звякнуло о стакан горлышко бутылки. — Не говори так громко, — передразнила она. — Сколько можно меня поучать. Не пей, не говори громко! Ты как маменькин сынок. Кстати, малыш, а сколько тебе годков стукнуло? Ты уже вырос из коротких штанишек? А то я уже ощущаю себя рядом с тобой как миссис Мафусаил!

— Я не считаю, что мой возраст имеет отношение к нашему разговору, — прозвучал мужской голос, явно обиженный.

— Ха-ха! Возраст! — засмеялась Джин. — Так вот, я буду говорить так громко, как мне вздумается, понял? И не тебе учить меня и затыкать мне рот. О чем хочу, о том и говорю. Хоть даже... Знаешь, как опытные люди называют нашу контору в Вашингтоне? Закоулком убийц! Вот так-то! Метко сказано, да? Не в бровь, а в глаз. Но нам и об этом нельзя говорить, да? Даже шепотом! И, приезжая туда, мы даже не можем подъехать к самому входу, как все люди. Даже если на улице дождь. Нет, мы непременно должны оставить машину за несколько кварталов и топать к этому чертову Закоулку на своих двоих! Да еще и без конца оборачиваться и путать следы, чтобы не привести за собой “хвоста”.

— Джин, перестань! Мы же даже не проверяли эту комнату. Вдруг ее прослушивают?

Джин продолжала, словно не слыша:

— И мы никогда, под страхом смерти, не должны никому рассказывать, чем занимаемся! И уж конечно, мы и пикнуть не смеем про этого отвратительного седого человека, который вечно торчит в своем кабинете на втором этаже и отправляет нас... нет, я не стану молчать! Если бы только люди знали, какие мерзости творятся во имя мира и демократии! Боже, как это подло, низко!

Я услышал, как она в несколько глотков опорожнила стакан. Мужчина испуганно заговорил:

— Ну, хорошо. Джин. Будь по-твоему. Мы продолжим этот разговор, когда ты протрез... когда тебе станет лучше. Я ухожу. Выпью чашечку кофе, а потом буду рядом, в соседнем номере. Позвони, если тебе что-нибудь понадобится. И запомни: мы все стараемся тебе помочь. Только не перегибай палку.

— Если это угроза, — сказала Джин, с трудом выговаривая слова, — если это угроза, то убирайся к дьяволу! Тебе меня не испугать. Не на такую напал, котеночек, ясно?

— Я вовсе не хотел... Спокойной ночи. Джин. — Он замялся. — Я... Ладно, спокойной ночи.

Дверь открылась и захлопнулась. Я посмотрел на часы. Десять сорок. Парень хорошо выучил свою роль. Мак был прав. Этот молокосос — кодовая кличка “Алан”, — отказавшийся выполнить столь неприятное задание, несомненно запорол бы его. Это и впрямь дело не дли сентиментального юнца, который, судя по его голосу, был к тому же влюблен в эту женщину, превосходящую его по опыту и возрасту.