– Вам известно, где она сейчас? – спросила она, затаив дыхание.
– Да, известно.
– Вы думаете, она позволит мне написать ей?
Жозефина многозначительно посмотрела на Даниэля и предоставила ему ответить вместо себя.
– Писать не придется, – сказал он, с трудом скрывая радость. – Она здесь. В нашем доме. В библиотеке. Если бы ты не вернулась сама, мы с Марией-Луизой приехали бы к тебе в Лион на следующей неделе.
Лизетт схватилась за голову, оглушенная тем, что услышала за последние несколько минут. Потом, вдруг все осознав, резко поднялась.
– Идем со мной, Даниэль, – попросила она.
– А ты не хочешь сначала увидеться с ней наедине, как это сделал я по совету Жозефины?
Лизетт покачала головой.
– Нет, мы одна семья. Вот так мы и встретимся – все вместе.
Подойдя к библиотеке, Даниэль повернул ручку двери и, открыв ее, пропустил Лизетт вперед. Их дочь уютно устроилась в кресле, на ковре валялись ее домашние тапочки. Темные кудряшки свисали над книгой, которую она держала в руках.
– Мария-Луиза, – тихо позвала Лизетт.
Девочка быстро подняла голову. На Лизетт смотрела очаровательная девятнадцатилетняя девушка с ослепительно голубыми глазами, выразительными тонкими чертами лица и решительным подбородком, унаследованным от отца. Не отрывая взгляда от Лизетт, она, отложив книгу, поднялась с кресла. Они с Лизетт были одного роста. Обе стояли как завороженные, и только в долгом взгляде, которым они смотрели друг на друга, можно было прочесть то, что нельзя выразить никакими словами. Первой заговорила Мария- Луиза.
– Мама Лизетт, – взволнованно прошептала она.
Лизетт кивнула, не находя слов для выражения своего счастья. Казалось, при виде дочери ее сердце вновь охватила любовь, заполнив брешь, которая много лет зияла в ее душе. Затем они одновременно кинулись друг к другу и, сияя от счастья, обнялись. По щекам Лизетт и Марии-Луизы текли слезы счастья. Началась их новая жизнь.
Даниэль вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Из разговоров с дочерью он уже знал, что Мария-Луиза хочет остаться с ними. Несмотря на свою привязанность к покойным приемным родителям, она быстро нашла общий язык с ним и Лизетт.
На следующий день Жозефина покинула их дом и навсегда уехала во Францию. Лизетт простила ее.
Даниэль радовался, что, отправляясь на военные сборы, он оставлял Лизетт не одну. В любой момент могла разразиться война, и он должен был по первому требованию явиться в министерство обороны, чтобы в качестве военного корреспондента отправиться на поля сражений. Ему также было поручено скомплектовать съемочную группу, которой предстояло вести кинохронику событий из разных точек, где бушевала война. Первой кандидатурой был бы, разумеется, Джим, но несколько лет назад он сломал ногу и не годился к этой службе. Уходя на фронт, Даниэль оставлял студию на Лизетт, а Джим был ее правой рукой.
Даниэль надеялся, что иногда его будут отпускать с фронта домой, и он сможет проследить за делами на студии, хотя не сомневался, что Лизетт вполне способна справиться со всеми трудностями. В военное время людям как никогда нужна отдушина, и, чтобы поднять дух армии и – не в меньшей степени – гражданского населения, Даниэлю надо было работать в тяжелейших условиях.
Прошло совсем немного времени после воссоединения семьи Шоу, когда пришло сообщение: выстрелом фанатика в далеком Сараево убит австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд. Это убийство стало искрой, повергшей всю Европу во вспыхнувший пожар войны. На улицах развевались флаги, гремели военные оркестры, в отряды набирали новобранцев, невзирая на возраст – даже совсем юных мальчишек, матери которых думали, что их сыновья сидят в школе на уроках. Лизетт получила письмо от Мориса, он сообщал, что его зачислили во Французский летный полк, и она молилась за брата.
Даниэль набрал команду операторов, которым предстояло пройти военную подготовку, как и всем остальным новобранцам. Ему присвоили чин капитана.
В эти тревожные месяцы Лизетт и Мария-Луиза очень сблизились. Девушка была счастлива, что ее настоящие родители такие молодые и современные люди, с живым восприятием жизни, ведь приемные мать и отец были довольно старомодными и во многих отношениях консервативными. С Лизетт и Даниэлем она могла говорить обо всем, высказывать даже самые смелые и экстравагантные мысли, чего была лишена прежде.
– А я не могла бы сняться в фильме Шоу? – спросила она однажды за ужином, вопросительно глядя на Даниэля. – Пусть даже в массовке, где-нибудь на заднем плане.
Даниэль расплылся в улыбке.
– Не думаю, что какому-нибудь режиссеру придет в голову снимать тебя на заднем плане.
Это был его последний вечер перед отъездом на фронт во Францию, и он ни в чем не мог отказать дочери.
– Сейчас всем заведует Лизетт. Если она разрешит тебе сниматься, я не буду возражать.
Лизетт одобрительно кивнула.
– Актриса нового поколения Шоу. Мне нравится идея!
– Значит, мое сценическое имя будет Мария-Луиза Шоу?!
Она видела, насколько ее слова тронули сердце Даниэля. Мария-Луиза страшно волновалась за отца, которого только что обрела. Что ему придется пережить в этой ужасной войне? Ей казалось, что даже за это короткое время она достаточно хорошо его узнала, чтобы понять: он со своей камерой всегда будет на
