Электра. Почему ты так смотришь на меня?

Орест. Ты красива. Ты не похожа на здешних жителей.

Электра. Красива? Ты уверен, что я красива? Так же красива, как девушки в Коринфе?

Орест. Да.

Электра. Здесь мне не говорят этого. Не хотят, чтоб я знала. Впрочем, мне и ни к чему, я всего лишь служанка.

Орест. Служанка? Ты?

Электра. Последняя из служанок. Я стираю простыни царя и царицы. Очень грязные простыни, перепачканные всякой дрянью. И нижнее белье, сорочки, прикрывавшие их паршивые тела, рубашку, которую Клитемнестра надевает, когда царь делит ее ложе: мне приходится стирать все это. Я закрываю глаза и тру изо всех сил. И посуду мою я. Не веришь? Посмотри на мои руки. Сильно они огрубели и растрескались? Как странно ты глядишь. Может, у царевен такие руки?

Орест. Бедные руки. Нет, у царевен не такие руки. Но продолжай. Что еще тебя заставляют делать?

Электра. Ну, по утрам я должна выносить помои. Я вытаскиваю из дворца этот ящик и... ты видел, что я делаю с помоями. Этот деревянный идол — Юпитер, бог смерти и мух. Позавчера верховный жрец, который явился отбивать свои поклоны, поскользнулся на капустных кочерыжках, очистках репы и устричных раковинах — он чуть не спятил. Скажи, ты не выдашь меня?

Орест. Нет.

Электра. Можешь выдать, если хочешь, мне плевать. Что они могут мне сделать? Побить? Они уже били меня. Запереть в большую башню, под самую крышу? Неплохая мысль, я избавилась бы от их лицезрения. По вечерам, вообрази, когда я заканчиваю всю работу, они меня вознаграждают: я должна подойти к высокой толстой женщине с крашеными волосами. Губы у нее жирные, а руки белые-пребелые, белые руки царицы, пахнущие медом. Она кладет руки мне на плечи, прижимает губы к моему лбу и говорит: «Спокойной ночи, Электра». Каждый вечер. Каждый вечер я ощущаю кожей жизнь этого жаркого и прожорливого тела. Но я держусь, мне ни разу не стало дурно. Понимаешь, это моя мать. А если я окажусь в башне, она не станет меня целовать.

Орест. А убежать ты никогда не думала?

Электра. На это у меня не хватило бы храбрости: мне было бы страшно — одной, на дороге.

Орест. У тебя нет подруги, которая могла бы сопровождать тебя?

Электра. Нет. Я одна. Я — чума, холера: здешние жители скажут тебе это. У меня нет подруг.

Орест. Даже кормилицы нет? Какой-нибудь старой женщины, которая знает тебя с рождения и немного привязана к тебе?

Электра. Никого у меня нет. Спроси у моей матери: я способна отвратить самое нежное сердце.

Орест. И ты проведешь здесь всю жизнь?

Электра (на крике). Нет! Не всю жизнь! Только не это! Послушай, я чего-то жду.

Орест. Чего-то или кого-то?

Электра. Не скажу. Говори лучше ты. Ты тоже красивый. Ты надолго сюда?

Орест. Я должен был уехать сегодня же. Но теперь...

Электра. Теперь?

Орест. Сам не знаю.

Электра. А Коринф — красивый город?

Орест. Очень.

Электра. Ты любишь его? Ты им гордишься?

Орест. Да.

Электра. Это так странно для меня — гордиться родным городом. Объясни мне.

Орест. Ну... не знаю. Не могу объяснить.

Электра. Не можешь объяснить? (После паузы.) Правда, что в Коринфе есть тенистые площади? Площади, где по вечерам гуляют?

Орест. Правда.

Электра. И никто не сидит дома? Все гуляют?

Орест. Все.

Электра. Парни с девушками?

Орест. Парни с девушками.

Электра. И они всегда находят о чем говорить друг с другом? И им хорошо вместе? И их смех слышен допоздна?

Орест. Да.

Электра. Я кажусь тебе дурочкой? Мне просто трудно представить себе прогулки, песни, улыбки. Здешние жители снедаемы страхом, а я...

Орест. А ты?

Электра. Ненавистью. Чем же они занимаются весь день, девушки в Коринфе?

Орест. Наряжаются, поют, играют на лютне, ходят в гости к подругам, а по вечерам танцуют.

Электра. У них нет никаких забот?

Орест. Есть, но совсем ничтожные.

Электра. Да? Послушай: угрызения совести есть у жителей Коринфа?