поведет себя смирно и не станет устраивать сцен. Они продолжали прогулку, в ходе которой миссис Пенимен взяла на себя смелость пообещать ему и многое другое и в результате приняла немало обязательств; Морис, как нетрудно догадаться, был рад сложить на нее свою ношу. Однако ее безрассудное рвение ни на секунду не обмануло молодого человека: он знал, что миссис Пенимен едва ли в состоянии исполнить хотя бы сотую долю того, что обещала, и ее самозабвенная готовность ему служить внушала Морису все большее презрение к миссис Пенимен. Среди прочего она во время этого разговора задала молодому человеку один смелый вопрос:

— Что вы станете делать, если не женитесь на ней?

— Совершу что-нибудь блистательное, — ответил Морис. — Ведь вам, наверное, хочется, чтобы я совершил что-нибудь блистательное?

Мысль о такой возможности доставила миссис Пенимен величайшее удовольствие.

— Я буду считать, что горько обманулась в вас, если этого не случится.

— Придется совершить, чтобы отыграться за провал. Пока мои дела идут вовсе не блистательно.

Миссис Пенимен задумалась, словно надеялась опровергнуть его заявление; однако это ей не удалось, и, чтобы загладить свою неудачу, она рискнула задать Морису еще один вопрос:

— То есть вы снова… снова станете свататься?

Сперва Морис отозвался лишь про себя — и довольно резко: 'Вот уж чисто женская бестактность!' Затем ответил вслух:

— Никогда в жизни!

Миссис Пенимен была разочарована и раздосадована и, желая выразить свои чувства, издала саркастическое восклицание. До чего же он капризен, этот молодой человек.

— Я отказываюсь от Кэтрин не ради другой женщины, а ради блестящей карьеры! — объявил Морис.

Это было эффектно сказано; но миссис Пенимен чувствовала, что промахнулась, и ей хотелось ответить колкостью.

— Что же, вы не намерены и бывать у нее? — спросила она язвительно.

— Мне нужно побывать у нее; к чему тянуть? С тех пор как она вернулась, я был у нее четыре раза, и это тягостно. Не могу же я всю жизнь наносить ей визиты! Неужели Кэтрин на это рассчитывает? Нельзя держать мужчину в состоянии неопределенности! — тонко закончил он.

— Да, но вы непременно должны проститься с ней! — настаивала миссис Пенимен; в ее представлении прощания уступали по значительности разве что первым свиданиям.

Он снова пришел к Кэтрин, но проститься не сумел; приходил и в другой раз, и в третий, каждый раз убеждаясь в том, что миссис Пенимен все еще не усыпала ему цветами путь к отступлению. Положение его было, по его собственному выражению, 'чертовски тяжелым'; он чувствовал растущую ненависть к миссис Пенимен, которая, как ему теперь казалось, втянула его в эту историю и обязана была — из простого милосердия — помочь ему выпутаться. Правду сказать, в уединении своей комнаты и, добавим, в красноречивой обстановке комнаты Кэтрин — невесты, готовящей trousseau [приданое (фр.)], — миссис Пенимен по-иному взглянула на взятые на себя обязательства — и испугалась. Задача «подготовить» Кэтрин, помочь ей 'постепенно забыть' Мориса все больше ужасала миссис Пенимен, и в конце концов порывистая тетушка впала в сомнения: так ли уж хороша идея Мориса изменить своим первоначальным планам? Блистательное будущее, карьера, чистая совесть молодого человека, уберегшего даму сердца от утраты законных прав, — все это превосходно, конечно, но не слишком ли дорогой ценой это достается? Настроение, в котором пребывала сама Кэтрин, ничуть не облегчало положения миссис Пенимен: несчастная девушка и не подозревала о грозящей ей опасности. Без тени сомнения глядела она на своего возлюбленного и, хотя доверяла тетке гораздо меньше, чем молодому человеку, с коим обменялась нежными клятвами, не давала миссис Пенимен повода для признаний и объяснений. Тетушка долго набиралась решимости, но так и не набралась; она уверила себя, что Кэтрин попросту глупа, со дня на день откладывала решительное (как она бы это назвала) объяснение, удрученно бродила по дому, изнывала от переполнявшего ее раскаяния, но была не в силах облечь его в словесную форму. Объяснения самого Мориса ограничивались несколькими ничего не значащими репликами; но даже это его чрезмерно утомляло. Визиты его сделались весьма краткими и проходили в тягостных поисках предметов для разговора с невестой. Она ждала, чтобы Морис попросту назначил день свадьбы, и, поскольку относительно этого пункта он пока не был готов высказаться ясно, разговоры на более отвлеченные темы казались ей пустыми, а притворство — нелепым. Прикидываться и представляться она не умела и вовсе не пыталась скрыть свое ожидание. Пусть он решает, как ему удобнее; она готова скромно и терпеливо ждать; странно, что в такой торжественный момент Морис не действует решительнее, но у него, наверное, есть свои причины. Кэтрин могла бы стать покорной супругой старинного образца: если бы муж стал объяснять ей свои поступки, она считала бы это знаком особой милости и счастливого расположения духа, но никак не ожидала бы слышать объяснения ежедневно, как не рассчитывала бы ежедневно принимать букет камелий. Перед свадьбой, впрочем, даже самая нетребовательная невеста ожидает таких знаков внимания, как некоторое добавочное количество букетов; между тем дом на Вашингтонской площади отнюдь не благоухал цветочными ароматами, и девушка наконец встревожилась.

— Вы не больны? — спросила она Мориса. — Вы кажетесь таким бледным и все время чем-то расстроены.

— Да, я нездоров, — ответил Морис; ему пришло на ум, что, обратившись к ее состраданию, он, может быть, приблизит свое освобождение.

— Боюсь, вы себя слишком утомляете; вам надо меньше работать.

— Я не могу не работать, — сказал он и с нарочитой резкостью добавил: Я не хочу быть вам обязан всем!

— Ах, зачем вы это говорите!

— Я слишком горд, — сказал Морис.

— Да… слишком!

— Вам не удастся изменить меня, — продолжал он. — Принимайте меня таким, какой я есть.

— Я и не хочу вас изменить, — ласково заметила она. — Я принимаю вас таким, какой вы есть!

И она посмотрела на него долгим взглядом.

— Когда мужчина женится на богатой, все начинают о нем судачить, сообщил Морис. — Это так отвратительно.

— Но я ведь не богата, — сказала Кэтрин.

— Достаточно богаты, чтобы обо мне судачили!

— Разумеется, о вас говорят. Это делает вам честь!

— От этой чести я бы охотно отказался.

Она готова была сказать, что девица, навлекшая на него такую беду, нежно любит его и верит в него всей душой — и это ли не награда? — но удержалась, побоявшись, что слишком много на себя берет; и, пока она колебалась, он внезапно простился.

Однако в следующий раз Морис вернулся к этой теме, и Кэтрин снова попеняла ему за гордость. Он повторил, что не может измениться, и на этот раз Кэтрин не удержалась и сказала, что ему стоит только сделать небольшое усилие — измениться не так уж трудно.

Морису порою приходило в голову, что ссора с ней помогла бы ему; но как прикажете поссориться с женщиной, которая всегда готова уступить? На сей раз он удовлетворился следующим восклицанием:

— Вы, верно, думаете, что трудно только вам! А мне, по-вашему, не трудно?

— Теперь вся тяжесть легла на ваши плечи, — ответила она. — Мои трудности остались позади!

— Вот именно.

— Мы должны вместе нести свой груз, — сказала Кэтрин. — Вот к чему надо стремиться.

Морис попытался непринужденно улыбнуться.