что это был первый огонь, встретившийся в чаще с тех пор, как он покинул Поляну, если не считать его собственного одинокого костерка. Вид огонька, сиявшего вдали, как-то странно тронул его душу.

Осторожный, как всякое лесное животное, Фальк подождал, пока ночь полностью не вступила в свои права, а затем медленно и бесшумно двинулся по берегу реки, стараясь ни на шаг не отходить от ив, пока не подошел настолько близко, что различил острый, запорошенный снегом конек крыши и желтый квадрат окна под ним.

Высоко над темным лесом и рекой сияло созвездие Ориона. Зимняя ночь была тихой и очень холодной. Время от времени с ветвей деревьев сыпался сухой снег, распадаясь на отдельные снежинки, которые слетали к черной воде, вспыхивая, словно искорки, когда они пересекали луч света, падавший из окна.

Фальк стоял, не сводя глаз с огня очага в хижине. Затем подошел поближе и надолго замер в неподвижности.

Внезапно дверь хижины со скрипом отворилась, взметнув в воздух снежную пыль, и на темной земле раскрылся золотой веер.

— Иди сюда, на свет, — пригласил человек, стоявший в золотистом свечении дверного проема.

Хоронясь во тьме, Фальк положил руку на лазер и вновь замер.

— Я улавливаю твои мысли, незнакомец. Я — Слухач. Иди смелее. Здесь нечего бояться. Ты говоришь на этом языке?

Фальк молчал.

— Что ж, надеюсь, ты меня понимаешь, потому что я не собираюсь пользоваться мыслеречью. Здесь нет никого, кроме нас с тобой. Я слушаю чужие мысли, не прилагая никаких усилий, подобно тому как ты слышишь своими ушами, и я знаю, что ты по-прежнему там, в темноте. Подойди и постучись, если хочешь какое-то время побыть под крышей.

Дверь закрылась.

Фальк немного помедлил, затем пересек темный участок, отделявший его от двери домика, и постучал.

— Заходи!

Он открыл дверь и очутился среди тепла и света. Старик, длинные седые волосы которого ниспадали на спину, стоял на коленях перед очагом. Он даже не повернулся, чтобы взглянуть на незнакомца, а продолжал методично подкладывать дрова. Затем начал декламировать нараспев:

Наконец седая голова повернулась. Старик улыбался, искоса глядя на Фалька своими узкими, светлыми глазами.

Сбивчиво и хрипло, поскольку он давно уже не говорил вслух, Фальк продолжил цитату из Старого Канона:

— Ха, ха, ха! — рассмеялся старик. — Так ли это, Желтоглазый? Садись сюда, поближе к огню. Да, ты и впрямь чужестранец. Как далеко твоя страна?.. Кто знает? И сколько дней ты уже не мылся горячей водой? Кто знает? Где этот чертов чайник? Свежо сегодня снаружи, не правда ли? Воздух холодный, как поцелуй предателя. А вот и чайник!.. Наполни-ка его из того ведра у двери, и я поставлю на огонь. Вот так. Я живу скромно, да ты и сам это понял, так что особых удобств у меня не жди. Но горячая ванна остается горячей ванной, вскипел ли чайник от расщепления водорода или от сосновых поленьев, не так ли? Да, ты и впрямь чужестранец, парень, и твоя одежда так же нуждается в стирке, хоть она и водоустойчива. Что это у тебя там?.. Кролики? Хорошо. Мы их потушим завтра с овощами. Ведь на овощи не поохотишься с лазерным пистолетом. А вилки капусты не будешь таскать в заплечном мешке. Я живу здесь один- одинешенек, потому что я великий, самый великий Слухач. Я живу один и слишком много болтаю. Родился я не здесь, я же не сморчок; но, живя среди людей, я был не в силах закрыться от их мыслей, от всей этой суеты, печали, бессмысленного бормотания и тревог — в общем, от всего того, что свойственно именно людям. Я устал продираться сквозь густой лес их мыслей. Потому и решил жить в настоящем лесу, окруженный только зверьем, чьи мысли неглубоки и спокойны. В них нет места смерти и лжи. Садись сюда, парень, твой путь сюда был долог, и ноги твои устали. Фальк присел на деревянную скамью у очага.

— Спасибо вам за гостеприимство, — промолвил он.

Он хотел было назвать свое имя, но старик опередил его.

— Не трудись, парень. Я могу дать тебе уйму хороших имен, которые вполне сойдут для этой части света. Желтоглазый, Чужеземец, Гость — любое подойдет. Помни о том, что я — Слухач. Мне не нужны слова или имена. Я ощутил, что где-то там, во тьме, есть одинокая душа, и почувствовал, как мое освещенное окно притягивало твои глаза. Разве этого недостаточно? Мне не нужны имена. А мое имя — Самый Одинокий. Верно? Теперь придвигайся поближе к огню и грейся.

— Я уже почти согрелся, — сказал Фальк.

Седые космы старика мотались по его плечам, когда он, проворный и хрупкий, сновал туда-сюда. Плавно текла его тихая речь; он никогда не задавал прямых вопросов и не делал пауз, чтобы выслушать ответ. Он не боялся никого и сам никому не внушал страха.

Теперь все дни и ночи, проведенные в лесу, слились воедино и остались в прошлом. Фальк не разбивал лагеря — он был дома. Не нужно было думать о погоде, о темноте, о звездах, зверях и деревьях; он мог сидеть, удобно вытянув ноги к яркому огню, мог есть не в одиночестве, мог вымыться у огня в деревянной лохани с горячей водой. Он не знал, что доставляло ему большее удовольствие — тепло воды, смывавшей грязь и усталость, или то тепло, что омывало здесь его душу, быстрая бессмысленная болтовня старика, чудесная сложность людского разговора после долгого молчания в чаще.

Фальк принимал на веру все, что говорил старик, поскольку тот был Слухачом, эмпатом, способным ощущать эмоции. Эмпатия по сравнению с телепатией — то же, что осязание по сравнению со зрением: более неясное, более примитивное и более пытливое чувство. Ей не надо было упорно обучаться, как телепатическому общению. Напротив, непроизвольная эмпатия нередко встречалась и среди нетренированных людей. Слепая Кретьян, обладая определенными способностями с рождения, путем постоянных упражнений научилась воспринимать мысли. Но то был совсем иной дар. Фальк достаточно быстро понял, что старик, по сути, до определенной степени переживал все, что испытывал или ощущал его гость. Почему-то это нисколько не беспокоило Фалька, хотя осознание того, что наркотик Аргерда открыл его мозг для телепатического проникновения, некогда привело его в бешенство. Разница была в намерениях; и еще кое в чем.

— Сегодня утром я убил курицу, — сказал он, когда старик на мгновение умолк, согревая над очагом полотенце. — Она говорила на нашем языке. Цитировала… Закон. Выходит, здесь поблизости живут… живет кто-то, кто обучает зверей и птиц человеческому языку?

Даже вымывшись в лохани, Фальк не расслабился настолько, чтобы произнести имя Врага… особенно после урока, преподанного ему в Доме Страха.