а ром сосет здорово.

Казалось, воспоминание о роме вторглось в голову мистера Уэллера, когда он произнес эти слова, ибо он стал мрачен и задумчив, но очень быстро оправился, о чем свидетельствовала целая азбука подмигиваний, которыми он имел обыкновение услаждать себя, когда бывал особенно доволен.

— Ну, а теперь поговорим о моем деле, — начал Сэм. — Навострите уши и молчите до тех пор, пока я не кончу.

После такого краткого предисловия Сэм передал, по возможности сжато, последний знаменательный разговор с мистером Пиквиком.

— Остался там один, бедняга! — воскликнул старший мистер Уэллер. — И никто за него не заступится, Сэмивел! Этак не годится.

— Конечно, не годится, — согласился Сэм. — Я это знал раньше, чем пришел сюда.

— Да ведь они его живьем съедят, Сэмми! — возопил мистер Уэллер.

Сэм кивнул в знак того, что разделяет эту точку зрения.

— Он вошел туда совсем сырой, Сэмми, — сказал мистер Уэллер, выражаясь метафорически, — а там его так поджарят, что самые близкие друзья не узнают. Жареный голубь — ничто по сравнению с этим, Сэмми!

Сэм Уэллер еще раз кивнул.

— Этого не должно быть, Сэмивел, — торжественно сказал мистер Уэллер.

— Этого не будет, — сказал Сэм.

— Разумеется, — подтвердил мистер Уэллер.

— Ну, ладно! — сказал Сэм. — Напророчествовали вы очень хорошо, совсем как красноносый Никсон[139] в шестипенсовых книжках с его портретом.

— А кто он такой, Сэмми? — полюбопытствовал мистер Уэллер.

— Не все ли вам равно? — отрезал Сэм. — Хватит с вас того, что он не был кучером.

— Я знал одного конюха с такой фамилией, — задумчиво сказал мистер Уэллер.

— Не тот, — возразил Сэм. — Мой джентльмен был пророк.

— Какой пророк? — осведомился мистер Уэллер, строго взглянув на сына.

— Человек, который предсказывает, что случится, — объяснил Сэм.

— Хотел бы я познакомиться с ним, Сэмми, — сказал мистер Уэллер. — Может быть, он бросил бы луч света на ту самую болезнь, о которой мы только что говорили. Ну, что поделать, а если он умер и никому не передал своей лавочки, стало быть и толковать не о чем. Продолжай, Сэмми, — со вздохом добавил мистер Уэллер.

— Так вот, вы тут пророчествовали, что случится с хозяином, если он там останется, — продолжал Сэм. — Не придумаете ли вы какого-нибудь этакого-подходящего способа о нем позаботиться?

— Нет, не придумаю, Сэмми, — с глубокомысленным видом ответил мистер Уэллер.

— Так-таки ни единого способа? — осведомился Сэм.

— Ни единого, — отвечал мистер Уэллер, — вот разве… — И луч прозрения осветил его физиономию, когда он понизил голос до шепота и приложил губы к уху сына. — Вот разве вынести его в складной кровати потихоньку от тюремщиков, Сэмми, или нарядить старухой под зеленой вуалью.

Сэм Уэллер неожиданно принял с презрением оба предложения и повторил свой вопрос.

— Нет! — сказал старый джентльмен. — Если он не хочет, чтобы ты там остался, я никакого выхода не вижу. Нет проезда, Сэмми, нет проезда.

— Ну, так я вам скажу, как проехать, — объявил Сэм. — Я вас попрошу ссудить мне двадцать пять фунтов.

— А какой от этого будет прок? — полюбопытствовал мистер Уэллер.

— Что будет, то будет, — отозвался Сэм. — Может быть, вы их потребуете обратно через пять минут; может быть, я скажу, что не хочу отдавать, и выругаюсь. Не придет ли вам в голову арестовать родного сына из-за этих-вот денег и отправить его во Флит? Что скажете, бессердечный бродяга?

После ответа Сэма отец и сын обменялись полным телеграфическим кодом кивков и знаков, а затем старший мистер Уэллер сел на каменную ступеньку и принялся хохотать так, что побагровел.

— Что за старая образина! — воскликнул Сэм, возмущенный такой потерей времени. — Ну, ради чего вы сидите здесь и превращаете свою физиономию в дверной молоток, когда впереди столько дела? Где у вас деньги?

— Под козлами, Сэмми, под козлами, — отвечал мистер Уэллер, расправляя морщины. — Подержи мою шляпу, Сэмми.

Освободившись от этого бремени, мистер Уэллер резко вывернул туловище на одну сторону и, ловко изогнувшись, ухитрился запустить правую руку в чрезвычайно поместительный карман, откуда после долгих усилий и пыхтенья извлек бумажник in octavo[140], перетянутый широким ремешком. Из этого хранилища он вытащил пару ремешков для кнута, три-четыре пряжки, мешочек с образчиками овса и, наконец, небольшую пачку очень грязных банковых билетов, из которой отсчитал требуемую сумму и вручил ее Сэму.

— А теперь, Сэмми, — сказал старый джентльмен, когда ремешки, пряжки и образчики снова были спрятаны и бумажник опущен в недра того же кармана, — а теперь, Сэмми, я тут знаю одного джентльмена, который обделает для нас это дело в одну секунду, — блюститель закона, Сэмми, а мозги у него, как у лягушки, разбросаны по всему телу до самых кончиков пальцев; друг лорд-канцлера, Сэмивел, так что стоит ему только сказать, чего он хочет, и тот посадит тебя под замок на всю жизнь.

— Ну нет, этого ничего не нужно, — сказал Сэм.

— Чего не нужно? — осведомился мистер Уэллер.

— Ничего такого против конституции, — отрезал Сэм. — После перпетум мобиле — хабис корпус — самая расчудесная выдумка. Я частенько читал об этом в газетах.

— Да какое же она имеет отношение к делу? — спросил мистер Уэллер.

— А такое, — сказал Сэм, — что я буду стоять горой за это изобретение и соответственно поступать. Нечего там шептать лорд-канцлеру, мне это не нравится! А вдруг это повредит делу, когда нужно будет выйти из тюрьмы!

Уступив по этому пункту желаниям своего сына, мистер Уэллер тотчас же отыскал высокоученого Соломона Пелла и сообщил ему о своем намерении немедленно получить приказ о взыскании двадцати пяти фунтов и судебных издержек, с тем чтобы приказ был направлен против «личности» некоего Сэмюела Уэллера. Связанные с этим расходы выплачиваются Соломону Пеллу авансом.

Поверенный был в прекраснейшем расположении духа, ибо попавший в беду поставщик лошадей был освобожден от ответственности по приговору суда. Он весьма одобрил привязанность Сэма к своему хозяину, заявил, что она очень напоминает ему его собственное чувство преданности к его другу канцлеру, и немедленно повел старшего мистера Уэллера в Темпль скрепить присягой показание о долге, которое мальчик с помощью синего мешка написал тут же на месте.

Тем временем Сэм, будучи официально представлен обеленному джентльмену и его друзьям как отпрыск мистера Уэллера из «Прекрасной Дикарки», был встречен с подчеркнутым уважением и любезно приглашен участвовать в пирушке в ознаменование упомянутого события, каковое приглашение он не замедлил принять.

Увеселения джентльменов этой профессии обычно носят торжественный и мирный характер, но в данном случае празднество было из ряда вон выходящее, и они соответственно этому дали себе волю. После довольно бурных тостов в честь главного уполномоченного и мистера Соломона Пелла, который проявил в тот день такие несравненные способности, джентльмен с пятнистым лицом и в синем шарфе предложил кому-нибудь спеть. Сам собой напрашивался вывод, что пятнистый джентльмен, жаждавший пения, должен сам спеть, но пятнистый джентльмен упрямо и слегка обиженно уклонился; за этим, как бывает нередко в подобных случаях, последовали довольно сердитые препирательства.

— Джентльмены, — сказал, наконец, поставщик лошадей, — чтобы не нарушать гармонии этого чудесного празднества, быть может, мистер Сэмюел Уэллер согласится усладить общество?

— Право же, джентльмены, у меня нет привычки петь без инструмента, — отвечал Сэм, — но все за спокойную жизнь, как сказал человек, заняв место смотрителя на маяке.

После такой прелюдии мистер Сэмюел Уэллер сразу запел следующую неистовую и прекрасную песню,