— Нет, благодарю вас! — поспешно отозвался мистер Уинкль.

— Право же, лучше было бы сделать, — сказал Эллен.

— Благодарю вас, — ответил мистер Уинкль. — Я предпочитаю не делать.

— А вы что скажете, мистер Пиквик? — осведомился Боб Сойер.

Мистер Пиквик был взволнован и возмущен. Он подозвал мистера Уэллера и строгим голосом сказал:

— Снимите с него коньки.

— Да ведь я только что начал, — возразил мистер Уинкль.

— Снимите с него коньки! — твердо повторил мистер Пиквик.

Приказание нельзя было оставить без внимания. Мистер Уинкль молча позволил Сэму его исполнить.

— Поднимите его, — сказал мистер Пиквик.

Сэм помог ему встать.

Мистер Пиквик отошел на несколько шагов от зрителей и, поманив своего друга, устремил на него испытующий взгляд и произнес тихим голосом, но внятно и выразительно следующие знаменательные слова:

— Вы хвастун, сэр.

— Кто? — вздрогнув, переспросил мистер Уинкль.

— Хвастун, сэр! Если вам угодно, я скажу яснее: обманщик, сэр!

С этими словами мистер Пиквик медленно повернулся на каблуках и присоединился к своим друзьям.

Пока мистер Пиквик выражал мнение, только что изложенное, мистер Уэллер и жирный парень, устроив общими силами дорожку-каток, упражнялись на ней с большим мастерством и блеском. Сэм Уэллер, в частности, выделывал прекрасную фигуру замысловатого скольжения по льду, которая обычно называется «стучать в дверь сапожника» и состоит в том, чтобы скользить на одной ноге и постукивать изредка на манер почтальона другой ногой. Дорожка была славная, длинная, и в этом скольжении было нечто такое, что не могло не прельстить мистера Пиквика, которому было очень холодно стоять на одном месте.

— Это очень приятное, согревающее упражнение, не правда ли? — обратился он к Уордлю, когда сей джентльмен окончательно запыхался оттого, что, раздвинув ноги, как циркуль, неутомимо чертил сложные геометрические фигуры на льду.

— О, несомненно! — ответил Уордль. — Вы умеете скользить по льду?

— Когда-то практиковался на льду по канавам, еще в детстве, — отозвался мистер Пиквик.

— Попробуйте сейчас, — предложил Уордль.

— Ах, пожалуйста, мистер Пиквик! — воскликнули все леди.

— Я был бы счастлив доставить вам любое развлечение, — ответил мистер Пиквик, — но я такой штуки не проделывал вот уже тридцать лет.

— Ну-ну! Вздор! — воскликнул Уордль, снимая коньки с той порывистостью, какая характеризовала все его поступки. — Идем! Я вам составлю компанию, пожалуйте!

И благодушный старик помчался по скользкой дорожке с быстротой, достойной чуть ли не самого мистера Уэллера и посрамляющей жирного парня.

Мистер Пиквик помедлил, подумал, снял перчатки и положил их в шляпу; разбежался раз, другой и третий и столько же раз останавливался, затем разбежался еще раз и, расставив ноги на ярд с четвертью, медленно и торжественно начал скользить по дорожке под восторженные крики зрителей.

— Куйте железо, пока горячо, сэр! — крикнул Сэм.

И снова помчались: Уордль, за ним мистер Пиквик, за ним Сэм, за ним мистер Уинкль, за ним мистер Боб Сойер, за ним жирный парень, за ним мистер Снодграсс, — один следом за другим, с таким рвением, словно все их будущее зависело от их проворства.

Было в высшей степени интересно созерцать, как мистер Пиквик исполнял свою роль в этой церемонии; наблюдать мучительную тревогу, с какой он замечал, что человек, скользящий сзади, настигает его с неминуемым риском сбить с ног; видеть, как он постепенно умеряет скорость, сообщенную движению первоначальным разбегом, и медленно поворачивается на катке лицом к тому месту, откуда начал бег; взирать на лучезарную улыбку, которая освещала его лицо, когда он добегал до конца дорожки, и на стремительность, с какою он, проделав это, поворачивал и бежал вслед за своим предшественником. Его черные гетры красиво мелькали на снегу, а глаза сквозь очки сияли радостью и весельем. А когда его сбивали с ног (что случалось в среднем через каждые два пробега на третий), было восхитительно смотреть, как он с раскрасневшейся физиономией подбирает свою шляпу, перчатки и носовой платок и опять занимает свое место в шеренге с пылом и энтузиазмом, которых, казалось, ничто не могло бы ослабить.

Веселье было в разгаре; скользили все быстрее и быстрее, смеялись все громче и громче, как вдруг послышался громкий резкий треск. Все устремились к берегу, леди пронзительно взвизгнули, мистер Тапмен закричал. Большая глыба льда исчезла; вода булькала над нею. Шляпа, перчатки и носовой платок мистера Пиквика плавали на поверхности, и это было все, что осталось от мистера Пиквика.

На всех лицах изобразились ужас и отчаяние, мужчины побледнели, а женщинам стало дурно; мистер Снодграсс и мистер Уинкль схватились за руки и в безумной тревоге смотрели на то место, где скрылся их учитель, в то время как мистер Тапмен, дабы оказать скорейшую помощь, а также внушить тем, кто мог находиться поблизости, ясное представление о катастрофе, мчался во всю прыть по полю, крича: «Пожар!»

В тот момент, когда старый Уордль и Сэм Уэллер осторожно приближались к месту катастрофы, а мистер Бенджемин Эллен спешно совещался с мистером Бобом Сойером, не своевременно ли теперь сделать кровопускание всей компании для некоторого усовершенствования в профессиональной практике, — в этот самый момент лицо, голова и плечи вынырнули из воды, и обнаружились черты лица и очки мистера Пиквика.

— Продержитесь одну секунду, одну только секунду! — вопил мистер Снодграсс.

— Да, пожалуйста! Заклинаю вас — ради меня! — орал мистер Уинкль, глубоко потрясенный.

Заклятье было, пожалуй, излишним, ибо можно предположить, что, не согласись мистер Пиквик продержаться ради кого-нибудь другого, у него мелькнула бы мысль, что не худо это сделать ради себя самого.

— Вы нащупываете дно, старина? — спросил Уордль. — Да, конечно, — ответил мистер Пиквик, вытирая голову и лицо и ловя воздух ртом. — Я упал на спину. Сначала я не мог подняться на ноги.

Глина на той части костюма мистера Пиквика, которая была видна, свидетельствовала о правдивости этих слов, и опасения зрителей в значительной мере рассеялись, когда жирный парень вдруг вспомнил, что глубина нигде не превышает пяти футов; вслед за тем были совершены чудеса храбрости, чтобы его извлечь. Плеск, треск, барахтанье — и, наконец, мистер Пиквик был благополучно избавлен от дальнейших неприятностей и снова очутился на суше.

— Ах, он простудится насмерть! — сказала Эмили.

— Бедняжка! — воскликнула Арабелла. — Позвольте мне закутать вас в шаль, мистер Пиквик.

— И это лучшее, что вы можете сделать, — сказал Уордль, — а потом бегите поскорее домой и немедленно укладывайтесь в постель.

Десяток шалей был предложен в тот же момент. Выбрали три-четыре самых толстых, завернули в них мистера Пиквика, и он тронулся в путь под присмотром мистера Уэллера, являя собою странное зрелище: пожилой джентльмен, насквозь мокрый и без шляпы, с руками, притянутыми шалью к бокам, мчался вперед без всякой видимой цели со скоростью добрых шести английских миль в час.

Но в такой критический момент мистер Пиквик не заботился о приличиях и, понукаемый Сэмом Уэллером, продолжал бежать во всю прыть, пока не добежал до двери Менор Фарм, куда мистер Тапмен прибыл минут на пять раньше и напугал старую леди до сердцебиения, внушив ей непоколебимую уверенность в том, что загорелось в кухонном дымоходе, — бедствие, всегда рисовавшееся в огненных красках воображению старой леди, если кто-либо проявлял малейшие признаки волнения.

Мистер Пиквик, не медля ни секунды, забрался в постель. Сэм Уэллер развел яркий огонь в камине и подал ему обед; позднее принесли чашу пунша и устроили грандиозную пирушку по случаю его спасения.