своей рюмки. Тогда Сэм заметил, что вино следует пустить вкруговую, и все пригубили. Вслед за сим маленькая миссис Клаппинс предложила тост за успех в процессе «Бардл против Пиквика», и леди, осушив рюмки под этот тост, тотчас же сделались очень разговорчивы.
— Должно быть, вы слышали о том, что происходит, мистер Уэллер? — спросила миссис Бардл.
— Слыхал кое-что, — ответил Сэм.
— Это ужасно, мистер Уэллер, если вас выставляют таким образом перед публикой! — сказала миссис Бардл. — Но теперь я понимаю: ничего другого мне не оставалось сделать, и мои адвокаты, мистер Додсон и Фогг, говорят, что с теми свидетелями, которых мы вызовем, мы должны выиграть дело. Но я не знаю, что я буду делать, мистер Уэллер, если мне не удастся его выиграть!
Одна мысль о возможности для миссис Бардл проиграть процесс так глубоко задела миссис Сендерс, что она была вынуждена сейчас же вновь наполнить и осушить свою рюмку; если бы у нее не хватило на это присутствия духа, ей сделалось бы дурно, как объяснила она вслед за этим.
— Когда будет слушаться дело? — осведомился Сэм.
— В феврале или в марте, — ответила миссис Бардл.
— А свидетелей-то сколько! — сказала миссис Клаппинс.
— О да! — подхватила миссис Сендерс.
— В какое бешенство пришли бы мистер Додсон и Фогг, если бы истец проиграл! — добавила миссис Клаппинс. — Они ведут все это дело на свой страх и риск.
— Еще бы не пришли в бешенство! — сказала миссис Сендерс.
— Но истица должна выиграть, — заключила миссис Клаппинс.
— Надеюсь, — сказала миссис Бардл.
— О, тут не может быть никаких сомнений! — подхватила миссис Сендерс.
— Прекрасно! — сказал Сэм, поднимаясь и ставя свою рюмку на стол. — Я могу только одно сказать: желаю вам не остаться в проигрыше.
— Благодарю вас, мистер Уэллер, — с жаром отозвалась миссис Бардл.
— А что до этих Додсонов и Фоггов, которые ведут такого рода дела на свой страх и риск, — продолжал мистер Уэллер, — и всех других добрых и благородных людей той же профессии, тех, что даром, без гонорара, натравливают ближних друг на друга и засаживают своих клерков за работу, чтобы выискивать у соседей и знакомых мелкие ссоры, которые потом нужно решать с помощью судебных процессов, — о них я одно могу сказать: желаю, чтобы они получили ту награду, какую я бы им дал.
— Ах, если бы получили они награду, которую готово присудить им каждое доброе и благородное сердце! — удовлетворенно воскликнула миссис Бардл.
— Аминь! — отозвался Сэм. — И после такой награды зажили бы они сытно и привольно! Желаю вам доброй ночи, леди!
К великому облегчению миссис Сендерс, Сэм удалился, не услышав от хозяйки ни единого упоминания о поросячьих ножках и поджаренном сыре. Дамы с той посильной для младенца помощью, какую мог оказать юный Бардл, щедро воздали всему этому должное — благодаря их напряженным усилиям ужин исчез.
Мистер Уэллер вернулся в «Джордж и Ястреб» и в точности изложил своему хозяину те указания на ловкие маневры Додсона и Фогга, какие ему удалось выудить во время своего визита к миссис Бардл. На следующий день свидание с мистером Перкером более чем подтвердило доклад мистера Уэллера. И мистер Пиквик вынужден был готовиться к рождественскому визиту в Дингли Делл, предвкушая, что спустя два-три месяца дело, начатое против него по возмещению убытков за нарушение брачного обещания, будет разбираться в Суде Общих Тяжб, причем на стороне истицы окажутся все преимущества, вытекающие не только из совокупности обстоятельств, но и из хитрых маневров Додсона и Фогга.
ГЛАВА XXVII
Так как оставалось еще двое суток до того дня, который был назначен для отъезда пиквикистов в Дингли Делл, мистер Уэллер после раннего обеда уселся в задней комнате «Джорджа и Ястреба», чтобы поразмыслить о том, как бы получше распорядиться свободным временем. День был удивительно ясный. Не прошло и десяти минут, как в нем заиграли чувства сыновней любви и нежности; он с такой силой почувствовал необходимость повидаться с отцом и засвидетельствовать свое почтение мачехе, что пришел в изумление от собственного пренебрежения моральным долгом. Загоревшись желанием безотлагательно загладить прежнее небрежение, он немедленно отправился наверх к мистеру Пиквику и попросил отпустить его для выполнения этого похвального намерения.
— Конечно, Сэм, конечно! — сказал мистер Пиквик, у которого глаза заблестели от удовольствия, вызванного этим проявлением сыновнего чувства со стороны его слуги и спутника. — Конечно, Сэм!
Мистер Уэллер отвесил благодарственный поклон.
— Я очень рад, что у вас такое высокое сознание сыновнего долга, Сэм, — сказал мистер Пиквик.
— Оно всегда у меня было, сэр, — ответил мистер Уэллер.
— Это весьма утешительная мысль, Сэм, — одобрительно сказал мистер Пиквик.
— Весьма, сэр, — ответил мистер Уэллер. — Если мне что-нибудь нужно было от отца, я всегда просил почтительно и вежливо. А когда он мне не давал, я сам брал, потому что боялся — не будет этого у меня, и я натворю чего-нибудь похуже. Таким образом, я его избавил от многих хлопот, сэр.
— Это не совсем то, что я хотел сказать, Сэм, — возразил мистер Пиквик, с легкой улыбкой покачивая головой.
— Все от добрых чувств, сэр, — с наилучшими намерениями, как говорил джентльмен, удрав от своей жены, потому что, кажется, ему неважно жилось с нею, — ответил мистер Уэллер.
— Можете идти, Сэм, — сказал мистер Пиквик.
— Благодарю вас, сэр, — ответил мистер Уэллер.
И, отвесив свой самый изящный поклон и надев самый изящный свой костюм, Сэм уселся на крыше эренделской кареты[90] и отправился в Доркинг.
«Маркиз Гренби» во времена миссис Уэллер был поистине образцом лучших придорожных постоялых дворов: он был достаточно велик, чтобы считаться удобным, но был достаточно мал, чтобы считаться уютным. На противоположной стороне дороги находилась большая вывеска на высоком столбе, изображавшая голову и плечи джентльмена с апоплексической физиономией, на нем был красный фрак с темно-синими отворотами, а над его треуголкой — мазок той же синей краски, изображавший небо. Еще выше помещались два флага; ниже последней пуговицы на его фраке помещались две пушки; а все вместе являлось выразительным и не вызывающим сомнений портретом славной памяти маркиза Гренби.
В окне буфетной красовалась превосходная коллекция гераней и блестящий ряд сосудов со спиртными напитками. На открытых ставнях виднелись различные надписи золотыми буквами, восхвалявшие мягкую постель и добрые вина; а внушительная группа поселян и конюхов, которые слонялись у дверей конюшни и возле водопойной колоды, служила показателем превосходного качества эля и горячительных напитков, продававшихся в буфетной. Спустившись с крыши кареты, Сэм Уэллер приостановился, чтобы глазом опытного путешественника отметить все эти мелочи, свидетельствовавшие о процветании заведения; обозрев всю картину, он немедленно вошел в дом, чрезвычайно довольный тем, что видел.
— Ну, что такое? — раздался пронзительный женский голос, лишь только Сэм просунул голову в дверь. — Что вам нужно, молодой человек?
Сэм посмотрел в ту сторону, откуда раздался голос. Он принадлежал довольно полной леди приятной наружности, которая сидела у камина в буфетной, раздувая огонь, чтобы вскипятить воду для чая. Она была не одна: по другую сторону камина, в кресле с высокой спинкой, сидел прямой, как жердь, человек в потертом черном костюме, с такой же длинной и негнущейся спиной, как спинка кресла, — человек, который сразу же привлек к себе особое и чрезвычайное внимание Сэма.
Это был красноносый джентльмен с длинной, худой ханжеской физиономией и глазами,