Если Франция на первых порах избежала вторжения и разгрома, то лишь потому, что в стане союзников долго царили раздоры и генеральные штабы Австрии и Пруссии никак не могли скоординировать своих действий.
Поражения на фронтах гулко отдались по всей стране.
Народ понял обман.
Люди были готовы идти на тяжелые жертвы во имя победы, которую предсказывали бриссотинцы. Но победы, как стало очевидно, ждать не приходилось. И угар слепого патриотизма начал быстро рассеиваться. Санкюлоты увидели, кто их подлинные друзья. Отныне массы начинают отходить от жирондистов и все теснее сплачиваются вокруг Марата и Робеспьера. Отныне им ясно, что Неподкупный прав: без разгрома внутренней контрреволюции нечего надеяться на удачу во внешней войне.
С другой стороны, король и фельяны, воодушевленные успехами интервентов, готовились преподнести Бриссо и его друзьям неприятный сюрприз.
Монархия согласилась на союз с жирондистами и допустила их к власти только для того, чтобы лучше скрыть свои истинные цели. Министры-«патриоты» устраивали двор как временная мера, могущая успокоить общественное мнение и показать, что король готов на уступки революции. Но коль скоро планы реакционеров сбывались, – а им казалось, что это именно так, – больше не было никакой надобности играть в жмурки.
И двор ждет удобного случая, чтобы дать отставку своим кратковременным попутчикам.
Случай не замедлил представиться.
Боясь окончательно утерять свой пошатнувшийся авторитет, жирондисты были вынуждены прислушиваться к политическим требованиям демократов. 8 июня военный министр Серван внес предложение о созыве армии федератов. Вооруженные делегаты провинций должны были собраться в количестве двадцати тысяч и стать лагерем под Парижем. Подобный лагерь федератов, который жирондисты думали сделать своей опорой, в действительности мог стать авангардным войском революции. Ассамблея приняла соответствующий декрет. Но король отказался его санкционировать, как и ранее принятый закон против неприсяжных священников. Министр внутренних дел Ролан направил Людовику XVI укоряющее письмо. Хотя письмо было составлено в весьма почтительных выражениях, монарх счел себя оскорбленным. Предлог был найден.
Тринадцатого июня министрам-«патриотам» указали на дверь. Король снова заменил их фельянами.
Дантон мог торжествовать.
Уже с весны этого года он развивает бурную деятельность. Период выжидания остался позади. Строгий «блюститель конституции» быстро забыл клятвы, данные в январе умеренным. Теперь он ориентируется только на народ и идет нога в ногу с Маратом и Робеспьером.
В апреле он громит Ратушу.
В мае – бьется за Неподкупного.
В июне – угрожает двору и всем тем, кто прямо или косвенно пытается защитить монархию Людовика XVI.
Когда прокурор Коммуны Манюэль 19 апреля предложил низвергнуть бюсты Лафайета и Байи, украшавшие зал заседаний Генерального совета Ратуши, он встретил поддержку лишь со стороны своего заместителя, Жоржа Дантона.
Дантон не только поддержал, но и убедительно обосновал предложение Манюэля, проявив весь блеск своего красноречия.
Его старания были напрасны.
Члены Генерального совета, ярые сторонники скомпрометированного генерала и бывшего мэра, устроили Жоржу обструкцию. Они так свистели и вопили, что мощный голос оратора был едва слышен.
От слов перешли к делу. Началась потасовка. Гвардейцы, охранявшие зал, схватились за сабли…
Дантон, видя, что ему со всеми не совладать, багровый от ярости, покинул трибуну. Оттолкнув стоявших на пути, он быстрым шагом вышел из зала, так хлопнув дверью, что посыпалась штукатурка.
Больше в Ратуше он не появлялся.
В мае – июне главной ареной его деятельности стали Якобинский клуб и секции.
Падение жирондистских министров не могло не порадовать Жоржа. Но он был слишком умен, чтобы выразить свои чувства открыто. Он притворился глубоко возмущенным.
Дантон, как и другие вожди демократии, прекрасно понял, какие выгоды можно извлечь из сложившейся ситуации. Отнюдь не помышляя о защите повергнутых лидеров, демократы стремились открыть народу глаза на вероломство двора.
Действительно, отставка министров-«патриотов» в совокупности с королевским вето на только что принятые прогрессивные законопроекты дискредитировала Людовика XVI и обнажала до конца все лицемерие его сладких речей.
Голод, неудачи на фронтах, измена генералов, предательство верховной власти – этого было более чем достаточно, чтобы создать условия для нового революционного взрыва.
Робеспьер и Дантон стремились его приблизить.
Вечером 13 июня у якобинцев Робеспьер заявил, что свободе угрожает опасность.
Дантон горячо поддержал Неподкупного.
– Я предлагаю, – сказал он, – устрашить развращенный двор. Исполнительная власть столь дерзка лишь потому, что до сих пор не встречала решительного отпора…
На следующий день трибун выразился еще яснее. Он наметил целую серию немедленных революционных мер.
Прежде всего – никакой пощады аристократам. Каждый гражданин, как некогда в древнем Риме, может убить того, кто подрывает основы свободы и благосостояния народа…
Двор нужно очистить от заговорщиков. Всем известно, что король – пешка в руках своей супруги. Но ведь Мария Антуанетта – австриячка, родственница монарха, находящегося в войне с Францией! Не здесь ли следует искать корень измены?.. Необходимо заставить Людовика развестись с этой фурией и отослать ее в Вену…
Но главное – народ.
Революцию делают массы. А между тем в «свободной» Франции массы угнетены и принижены, они страдают от голода и налогов. Необходимо, чтобы союз с имущими как-то отражался на народном благосостоянии. Необходимо переложить на богатых большую часть налогов, которые платят сейчас бедняки…
Не удивительно ли?.. Преуспевающий буржуа вдруг заговорил о бедняках!..
Теперь народ постоянно в центре внимания Жоржа.
Восемнадцатого июня в связи с наглым письмом Лафайета Законодательному собранию трибун, громя «нового Кромвеля» и его приспешников, указывает якобинцам на секции как на главный ключ к победе.
– Если мы не отправимся в секции, мы ничего не добьемся, ибо враги наши не перестанут утверждать, что мы только жалкое сборище бунтовщиков. Вот почему мы должны
Итак, недавний «конституционалист» и законник вновь заговорил языком крамолы.
Два дня спустя народ, точно услышав призывы Дантона, вторгся в Ассамблею и во дворец, наглядно показав, что сильные мира сего имеют дело не с бунтом, но с революцией.
Строго говоря, выступление 20 июня ни в коей мере не было делом рук Дантона. В его подготовке не принимали участие также ни Робеспьер, ни Марат. Якобинцы-демократы считали, что время для революционного штурма еще не пришло, а любое частичное восстание может лишь ослабить силы народа.
