– Любопытный фрукт, – сказал Миша. – У него богатый послужной список. Кстати, он бывал дважды в России, но под чужой фамилией.

– Вижу, – я быстро проглядел бумаги, – но признаться в этом он не захотел… Слушай, а чем он у нас на родине занимался?

– Встречался с представителями некоторых религиозных сект. Мосты наводил. Кое с кем из служителей Православной церкви тоже завязки сделал, в основном с теми, кто в политике варится.

– Понятно. По-русски не говорит?

– Нет. Ты сказал, что он был с Морозовым на вилле Хименеса, – уточнил Миша.

– Да.

– Морозов в Мадриде совсем недавно, чуть более трёх месяцев. Пока нет никакой информации о том, при каких обстоятельствах он познакомился с Уоллисом и Блэйком. Сейчас этот вопрос прорабатывается. Попытайся выяснить у своей девицы, не упоминал ли кто-нибудь из тех гостей, с кем она общалась на вилле, о Морозове, Уоллисе или Блэйке.

– У Моники выяснить? Что ж, прощупаю.

– Теперь вот что, Юра, – Миша сделался подчёркнуто серьёзным. – Старик распорядился, чтобы никто из наших не появлялся в ближайшее время в Мадриде.

– Почему?

– У нас там закеросинило.

– В каком смысле?

– Крот, – Миша многозначительно причмокнул губами. – Кто-то из посольских, но вроде не из нашей конторы.

– Почему так думаете?

Миша вздохнул. Похоже, ему не хотелось вдаваться в детали, но он всё же заговорил:

– Мы нашли зажигалку. В неё вделан фотоаппарат с микрочипом. Всякая кодировка натыркана, чтобы посторонние не могли вскрыть, но ребята в Центре быстро раскупорили секретку.

– И что?

– Там отснято много кабинетов, много сотрудников. Но ни одного помещения резидентуры.

– То есть фотограф не имел доступа к нашим кабинетам?

– Именно так. Возможно, это вообще первое его задание. Слишком уж много там бесполезных кадров, – сказал Миша. – Недавно была большая делегация из Москвы. Может, кто-то из них. Но не исключаются и сотрудники посольства. Лично у меня Морозов вызывает определённое беспокойство. Эта его поездка на виллу Хименеса в обществе мистера Уоллиса… Так или иначе, крот сейчас обязательно затаится: потерять такую зажигалку – сам понимаешь. Но Старик велел, чтобы никто из «иногородних» сейчас в Мадрид не приезжал. Что касается Уоллиса, то прокачай, что его сейчас интересует…

– Вопросы религии. Это вполне может быть связано с той темой, о которой Старик упоминал раньше.

– Да, да, религиозные организации, вывод церкви на государственные позиции… Попробуй выдернуть из него что-нибудь поточнее.

Павел Костяков прилетел в Барселону в составе делегации нашей Торгово- промышленной палаты. Вместе со мной на встречу с Костяковым поехал Миша Соколов. Павел привёз сообщение из Центра – через три дня из Лондона через Барселону проездом будет наш агент.

– Он готов передать документ особой важности, – сообщил Павел. – Осложняющим обстоятельством является то, что он прибудет в Барселону самолётом поздно вечером и уже через пару часов ему надо лететь дальше. Следовательно, передача документов нашему человеку должна пройти именно в этот короткий промежуток времени. Решайте, кого лучше предложить для выполнения задания, – он выжидающе посмотрел сначала на Мишу, затем на меня.

– Можно было бы поручить это Назарову… Или Пепита Ардьенте могла бы справиться. Мы долго ничего не поручали ей, – неуверенно сказал я.

– Пепиту нельзя выдёргивать на это. Вообще никого из испанцев. Надо, чтобы из наших, – решительно проговорил Костяков. – Только, принимая во внимание последние события в посольстве, следует послать на встречу кого-нибудь, кто давно не имел контактов с мадридской резидентурой.

– Тогда пусть Юрка едет, – предложил Соколов. – Он последнее время только через меня связь держит. Ему, пожалуй, удобнее всех… Журналист всё-таки. Мало ли кого он там ждёт, в аэропорту…

Я отрицательно покачал головой:

– Что значит «мало ли кого жду»! Операция, безусловно, не самая сложная, однако какие-либо сбои при её проведении абсолютно недопустимы. Мне бы не хотелось торчать где бы то ни было без причины. Нужно прикрытие. Во-первых, то, что произошло в Мадриде, может «засветить» любого из нас. Во-вторых, после того случая, когда на меня напали, у меня нет оснований считать, что я больше не интересую здешнюю контрразведку.

– Это было давно! – отмахнулся Соколов.

– За жопу-то возьмут меня, и не будет никаких «давно» или «недавно». Посудите сами: какого рожна я буду сидеть в аэропорту, а потом просто уеду Если я никого не встретил, то почему? Кто-то должен был прилететь и не прилетел? Да я это по справочному выяснить могу! Зачем сидеть и ждать-то? Нет, давайте- ка так… Пусть кто-то на самом деле прилетит в Барселону. Но пусть рейс будет позже, чем моя встреча с «транзитником».

– А кто может прилететь из Лондона? – пожал плечами Павел.

– Придумайте. Найдите кого-нибудь для отвода глаз. И не обязательно из Лондона. Пусть из Москвы летит. Но я обязательно должен встретить кого-нибудь…

– Ладно, я запрошу Центр. Пусть там почешутся.

– У нас есть три дня…

В день операции у меня жутко разболелась голова. Самое омерзительное – головная боль, когда надо работать; ничто не рассеивает внимание так, как головная боль. Проглотив сразу четыре таблетки, я сел в машину.

С самого начала всё шло не так, как хотелось. Самолёт с нашим «транзитником» задерживался почти на тридцать минут; это означало, что время, отведённое для встречи с агентом и получения от него документов, катастрофически сокращалось. А ведь мне нужно было сразу после проведения «моменталки» с «транзитником» встречать некоего господина Спиридонова, прилетавшего рейсом из Москвы и не имевшего ни малейшего отношения к разведывательной деятельности. Спиридонов ехал в Испанию на симпозиум, связанный с сельскохозяйственными вопросами, и его предупредили, что я встречу его и провожу в отель. Спиридонов был своего рода ширмой для меня и мог послужить объяснением моего появления в аэропорту Барселоны.

Когда голос диспетчера объявил о том, что борт из Лондона совершил посадку, а через две минуты сообщил о прилёте самолёта из Москвы, я занервничал, головная боль вернулась и сдавила виски с удвоенной силой, мои ладони взмокли. Ситуация стала чудовищной: Спиридонов и «транзитник» прибыли почти одновременно. Вся надежда была на то, что Спиридонов потратит некоторое время на получение багажа…

«Транзитника» я узнал сразу, его внешность точно соответствовала словесному портрету, полученному от Павла Костякова. Высокий, подтянутый мужчина с седой щёточкой усов, седыми же, коротко остриженными волосами на голове, в затемнённых очках в тонкой золотой оправе на крупном горбатом носе вышел из дверей зала прилёта. На нём были серые брюки с голубым отливом, длинный тёмно-синий расстёгнутый плащ поверх светло-голубой сорочки и синий галстук с двумя красными полосами. В его руке был светлый кожаный портфель с тиснёной крупной надписью «Алекс».

Я поспешил к намеченному месту встречи – небольшому бару близ зала ожидания. Как назло возле стойки оказалось лишь одно свободное место. Я остановился возле стульчика на высоких ножках, загородив его от других посетителей, и сделал вид, что изучаю ценник. «Транзитник» прошёлся вдоль стойки, подыскивая свободное пространство, и увидел стул передо мной.

– Позволите? – спросил он по-английски.

– Конечно, присаживайтесь, пожалуйста, – я с готовностью сделал шаг в сторону.

– Мне чашечку эспрессо, – заказал он, усаживаясь на стул и ставя портфель у своих ног.