Ведущим голосом хора выступал сам президент компании, мистер Клейтон Чиклиц, по прозвищу «Кровавый»; а потом, на мотив 'Оры Ли', была исполнена
И пару дюжин других старых любимых песенок, чьи тексты она не смогла запомнить. Потом певцы разбились на группы величиной со взвод для краткой экскурсии по фабрике.
Эдипа умудрилась заблудиться. С минуту она глазела на макет космической капсулы, надежно обставленный сонными стариками; потом еще минуту провела среди беспокойного флюоресцирующего шумка конторской деятельности. Насколько ей виделось в любом направлении, все было выполнено в белых или пастельных тонах: мужские рубашки, бумаги, кульманы. Единственное, что пришло в голову, — защититься от света очками и ждать прихода спасителя. Но никто ее не замечал. Она принялась прохаживаться по рядам между голубыми столиками, то и дело меняя направление. Головы поднимались на звук ее шагов, инженеры наблюдали, как она проходит мимо, но никто с ней не заговаривал. Так прошло минут пять или десять, в ее голове нарастала паника: казалось, выхода отсюда не существует. Потом, совершенно случайно (доктор Хиллариус, если бы у него спросили, обвинил бы ее в использовании подсознательных сигналов, которые указали ей путь в этой среде к конкретному человеку), или по иным каким причинам, она натолкнулась на Стенли Котекса — бифокальные очки в проволочной оправе, сандалии, вязаные носки 'в ромбик', — на первый взгляд слишком молодой для работы здесь. Как выяснилось, он сейчас и не работал, а лишь рассеянно вычерчивал жирным фломастером вот такой знак:.
— Эй, привет! — сказала Эдипа, привлеченная совпадением. Тут ей в голову пришел каприз добавить: — Меня прислал Керби, — имя на стене в уборной. Предполагалось, что это прозвучит по-заговорщически, но вышло глупо.
— Привет, — откликнулся Стенли Котекс, проворно засунул большой пакет, на котором писал, в открытый ящик стола и закрыл его. Потом заметил ее значок: — Что, заблудилась?
Она знала, что вопросами в лоб — например, 'Что означает этот символ?' — ничего не добьешься. И сказала: — На самом деле я здесь туристкой. Акционерка.
— Акционерка. — Он окинул ее беглым взглядом, подцепил ногой вращающийся стул от соседнего стола и подкатил к ней. — Садись. А ты что, и впрямь можешь влиять на их политику или делать предложения, которые не будут погребены на свалке папок?
— Да, — солгала Эдипа: может, эта ложь даст результаты.
— Смотри, — сказал Котекс, — хорошо бы ты заставила их отменить эти условия на патенты. Тут, дамочка, у меня своекорыстные цели.
— Патенты, — откликнулась Эдипа. Котекс объяснил, что, подписывая контракт с «Йойодиной», всякий инженер одновременно дарит свои права на любое последующее изобретение, случись такое быть.
— Это душит инициативу по-настоящему творческих инженеров, — сказал Котекс и с горечью добавил: — чем бы они ни занимались.
— Я не думала, что люди до сих пор что-то изобретают, — Эдипа чувствовала, что этим его подстрекнет. — В смысле, разве со времен Томаса Эдисона остались изобретатели? Разве сейчас работают не в командах? — В своей сегодняшней приветственной речи Кровавый Чиклиц особенно подчеркивал важность коллективной работы.
— Коллективная работа, — хмыкнул Котекс, — это так называется. На самом же деле это просто способ избежать ответственности. Симптом бесхребетности всего нашего общества.
— Боже мой, — сказала Эдипа, — и тебе разрешают такое говорить?
Котекс огляделся вокруг и подкатил свое кресло ближе. — Ты слыхала о Машине Нефастиса? — Эдипа в ответ лишь выпучила глаза. — Ну, ее изобрел Джон Нефастис, он теперь в Беркли. Джон — это тот, кто до сих пор что-то изобретает. Вот, у меня есть копия патента. — Он извлек из стола пачку ксерокопий, там был изображен ящик с портретом бородатого викторианца, а сверху торчали два поршня, соединенные с коленчатым валом и маховиком.
— Кто это с бородой? — спросила Эдипа. — Джеймс Максвелл, объяснил Котекс, — известный шотландский ученый, который постулировал существование крохотного интеллекта, известного как Демон Максвелла. Демон мог сидеть в ящике с молекулами воздуха, движущимися с различными случайными скоростями, и отсортировывать быстрые молекулы от медленных. У быстрых молекул энергии больше, чем у медленных. Если их собрать в одном месте, получим зону повышенной температуры. Затем можно использовать разницу температур между горячей зоной и любым другим местом холоднее этого ящика для работы теплового двигателя. Поскольку Демон лишь сидит и сортирует, то система не требует приложения никакой реальной работы. Тогда нарушается Второй закон термодинамики, то есть получаешь нечто из ничего, и в результате — вечное движение.
— А что, сортировка — не работа? — сказала Эдипа. — Скажи об этом на почте, и ты окажешься в посылочном ящике по дороге в Фербэнкс, штат Аляска, причем на ящик даже не прилепят наклейку 'Не кантовать'.
— Это — работа умственная, — ответил Котекс. — А не работа в термодинамическом смысле слова. — И он пустился рассказывать о том, как в Машине Нефастиса сидит самый что ни на есть настоящий Демон Максвелла. Все, что нужно сделать, — посмотреть на фото секретаря Максвелла и сконцентрироваться на любом из цилиндров — хоть правом, хоть левом, — где хочешь, чтобы Демон нагрел воздух. Тот расширится и будет толкать поршень. И лучше всего, похоже, работает уже знакомая фотография Максвелла от Общества по пропаганде христианского знания.
Эдипа из-под очков осторожно осматривалась вокруг, пытаясь не двигать головой. На них никто не обращал внимания: жужжали кондиционеры, печатные машинки IBM издавали чигу-подобные звуки, попискивали вращающиеся кресла, шумно захлопывались толстые справочники, синьки с громким шелестом подшивались в папки и вытаскивались из них, а высоко вверху весело сверкали тихие флюоресцентные лампочки; в «Йойодине» все шло своим чередом. Но не на этом самом месте, где Эдипа Маас, выбранная
