Шаваш.

Маленький чиновник усмехнулся.

– А тебе не кажется, Теренс, что если ты встречаешься с человеком, который подписал твоему другу смертный приговор, ты должен поставить твоего друга об этом в известность?

– Нет.

Шаваш резко откинулся в кресле. Голос его зазвучал глуше и не так ласково.

– Предположим, – сказал Шаваш, – кто-то известил меня о пребывании Белого Старца в «Архане». И о встрече с тобой. Разве я не знаю условий этой встречи и что с тебя просили за… пересмотр их теологии?

– С меня ничего не просили.

– Так попросили бы. Мою отставку.

– И тебе, конечно, лучше убить человека, который мог помирить с Федерацией миллионы оболваненных простолюдинов, нежели уйти в отставку.

– Ах, Теренс, ты ничего не понимаешь. Ну скажи, что такого ты мог бы сказать государю, чтобы государь отправил меня в отставку?

– Что?! Да десятой доли того, что я знаю…

– Вот именно. Ты можешь отправить меня в отставку только на основании дел, в которых мы были соучастниками. И если моя роль в этих делах будет ясна, то неужели я стану молчать о твоей? А если твоя роль будет ясна, то даже не самые оппозиционные газеты согласятся с тем, что ты – бес.

Шаваш улыбнулся и налил себе новую кружку дымящегося чая, – из серебряного чайника, оплетенного золотыми волокнами, складывающимися в изображения птиц и зверей. На верхушке сидел серебряный же павлин, что почти автоматически датировало вещицу временем Третьей династии. Го д назад один такой чайник был продан на аукционе за сумму, сопоставимую с капитализацией небольшой компании и несопоставимую с официальным жалованьем вейского чиновника.

– Белый Старец вовсе не хотел помириться с иномирцами. Он хотел добиться твоими руками моей отставки и твоей же собственной гибели, а вера «знающих» не изменилась бы ни на йоту. Думаю, что именно это решение было принято на собрании в Иниссе, в присутствии твоего любимого Ашиника.

– Вранье, – сказал Бемиш, – вранье, в которое ты не веришь, потому что, если бы дело обстояло таким образом, ты бы просто встретился со мной и сказал, что Белый Старец водит меня за нос. Вместо этого ты убил его, потому что на собрании приняли совсем другое решение.

– Я и собирался встретиться с тобой, – ответил Шаваш, – сегодня, после твоей встречи с Белым Старцем. Но кто-то перехитрил нас обоих.

– Кто же?

– Ядан Фокусник.

– Кто?

– Учитель твоего Ашиника, второй человек в секте, который теперь станет первым. Бьюсь об заклад, он единственный знал или подозревал о плане Белого Старца удавить тебя твоими собственными же руками. Он убил его, чтобы занять его место, зная, что в сложившихся условиях половина империи обвинит в убийстве меня, а другая половина – тебя.

– Вздор! Та м разнесло пол-этажа. И я должен поверить, что так профессионально работают те самые люди, которые всю земную технику называют мороком?

– Они называют ее мороком, но они прекрасно ею пользуются, Теренс. Не беспокойся. А возможностей устроить покушение у них в десять раз больше, чем у нас: голову даю на отсечение, что это было дело рук смертника.

И Шаваш, улыбаясь, допил чай.

Ашиник провел эту ночь в спальне президента компании вместе с Инис, как и все ночи, когда Бемиша не было на космодроме. Он узнал о случившемся из выпуска новостей, прямо с одного из многочисленных экранов, развешанных в зале ожидания, через который Ашиник проходил по каким-то своим делам.

Ашиник стоял молча, вперившись глазами в экран. Кто-то из рабочих прошел мимо, и в руку юноши скользнула записка. То т развернул ее и прочел: записка велела быть на встрече в одном из тайных мест секты – старом храме при харчевенке в трех сотнях километрах к северу от Ассалаха.

Ашиник побледнел и заторопился к выходу.

У выхода его ждали: двое людей в черно-белой форме службы безопасности космодрома молча заступили ему дорогу. Ашиник остановился.

– Пройдемте, – негромко сказал один из офицеров, – шеф желает переговорить с вами.

Поднес руку ко рту и проговорил в круглую бляху на запястье:

– Мы поднимаемся.

Ричард Джайлс, глава службы безопасности космодрома, ожидал Ашиника в белом звуконепроницаемом кабинете на двенадцатом этаже башни. При виде вице-президента компании, занимавшего более высокое служебное положение, чем он, Джайлс даже не шевельнулся.

Люди в черно-белой форме усадили Ашиника в кресло и, повинуясь жесту босса, удалились. Двери с мягким шипением сомкнулись за их спинами, Ашиник и Джайлс остались одни.

– Это ты свел Теренса с Белым Старцем? – спросил Джайлс.

Запираться было бесполезно.

– Да.

– Почему я не был поставлен в известность?

– Это дело господина Бемиша, – ответил Ашиник, – захотел бы – поставил. Когда я пришел сюда работать, господин Бемиш обещал мне, что я не обязан отвечать ни на чьи вопросы, и до сих пор мне их не задавали.

– До сих пор были другие обстоятельства. О чем говорили Теренс и Белый Старец?

– Не знаю.

– О чем говорили на собрании в Иниссе?

– Не скажу.

– Либо ты, Ашиник, расскажешь мне, что было в Иниссе, либо я расскажу Теренсу, в чьей постели ты спишь каждую ночь, которую он проводит вне космодрома. Включая сегодняшнюю.

Ашиник побледнел.

– И даже покажу кое-какие картинки.

Юноша сидел не шевелясь. Его тонкие худые пальцы теребили спускающийся в ворот рубашки талисман, и глаза казались нарисованными синей тушью на папиросной бумаге.

– Так что же было в Иниссе?

– Мы… мы договорились не считать иномирцев бесами, – голос Ашиника был тише журчанья родника.

– Вот как? Почему?

– Это было мое предложение.

– И все его поддержали?

– Белый Старец был за. Этого достаточно.

– А другие? Кто был против?

– Ядан. Ахунна. Человек по прозвищу Дан-Чеснок.

– И отчего же согласился Белый Старец?

– Он сказал, что помирится с начальником космодрома, если тот порвет с Шавашем.

– И кто же убил Старца – Шаваш или Ядан?

– Не знаю, – сказал Ашиник.

– Что будет с тобой?

– Не знаю.

Джайлс помолчал, испытующе глядя на собеседника. То т был смертельно бледен, и на пальцах его цвели красные точки нервной экземы. Кожа на лице была такая тонкая, что, казалось, вот-вот порвется. Джайлс не был уверен, что его собеседник сейчас не хлопнется в обморок, – ведь у сектантов обмороки были общепринятым ответом на любые неприятности. И бог его знает, о чем он в этом обмороке поговорит с