парням, ты бы поехала в русскую тюрьму! Там-то ты написала бы сенсационную книгу!
Мне показалось, что сейчас Дебби его ударит. Но она не ударила. Она швырнула кий на стол, развернулась и, ногой распахнув дверь, вышла из бильярдной.
Брайан кивнул мне: «Иди за ней» — и принялся говорить Мартину английские слова.
Я купил два бокала «Балтики», отыскал Дебби за дальним угловым столиком и поставил один бокал перед ней.
Мы посидели молча.
— Дай сигарету.
Мы закурили, и она залпом отхлебнула сразу полбокала пива.
— Bloody bastard! Ненавижу мужчин.
— А как ты относишься к русскому пиву?
— Пиво как пиво. У нас в Ирландии и получше есть.
Мы поболтали о том о сем, и минут через десять она немного оттаяла.
— Какие планы на вечер?
— Никаких особенных.
— Пойдем куда-нибудь.
— Да уж, наверное. Не торчать же весь вечер в этом «Флибустьере».
— Тебе здесь не нравится?
— Не то чтобы мне не нравилось. Но уж больно похоже на то, чем я каждый день занималась в Ирландии. Как будто никуда и не уезжала… Предложи чего-нибудь спешиал русского — я с радостью соглашусь.
— Спешиал русского? Смотря что ты имеешь в виду.
— Как проводят время ваши молодые люди?
— По-разному проводят. В клубы ходят…
— Пойдем в клуб. Только пусть это будет не так, как здесь. Давай сходим в типичный петербургский найт-клаб.
Я посмотрел на часы.
— Типичный петербургский? Хорошо. Только до этого мне нужно будет сделать важное дело. Давай встретимся… так… в десять вечера. И возьми ребят с собой. Ладно?
— Ладно…
— Не ссорьтесь. Чего вам ссориться?
— Посмотрим.
«Интересно, — думал я, пробираясь к выходу между столиками, — а зачем Мартину потребовалось заходить по другую сторону от упавшего Шона, если до того, как зажегся свет, он все равно не мог видеть, что тот убит?»
5
Старожилы рассказывают, что есть в моем городе маленькая улочка, название которой никто уже и не помнит, хотя называется она просто — Шепетовская.
Редки пешеходы на этой улице. Особенно редки в поздний час. Ничто не влечет сюда прохожих. Однако если уж свернет на тихую Шепетовскую улочку молодой и симпатичный мужчина, то происходит с таким мужчиной каждый раз одно и то же.
По крайней мере, так говорят старожилы.
Сам не заметив как, мужчина знакомится с женщиной редкой красоты. Мало того что она с радостью принимает его ухаживания, так еще и тут же приглашает к себе: они с подружками тут, неподалеку, в общежитии. Вот только забираться в общежитие нужно через окно, а то очень уж строгая у них администрация.
Наивный, обуреваемый инстинктами мужчина, рискуя жизнью, лезет по отвесной стене к вожделенному окну и действительно попадает в общество множества женщин всех возрастов, комплекций и темпераментов.
Ночь напролет мужчина предается чувственным утехам. Пьет, так сказать, нектар со множества цветков. А под утро тайком бывает выведен через парадный выход… и вот тут — только тут! — на дверях «общежития» видит он вывеску «Кожно-венерологическая больница для женщин № 17».
И демонический смех прелестниц заглушается воплем отчаяния, ибо ловелас чувствует, как во все поры его недавно здорового организма проникает множество заразных и наверняка неизлечимых хворей…
В планах на сегодняшний вечер у меня значилось навестить друга Лешу Осокина, оказавшегося пациентом другой легендарной больницы. Тоже венерологической, но только мужской.
Таксист, подвозивший меня от «Флибустьера» до улицы Восстания, пытался завязать светскую беседу… и несколько раз высказывал замечания на тему, что дождь в этом году льет… давно так не лил… а в этом году льет.
Настроения болтать не было. Я молча расплатился и вылез перед воротами красного ажурного особнячка.
Еще со времен, когда распространение вензаболеваний рассматривалось как уголовно наказуемое деяние, на окнах особнячка сохранились решетки. Бабушка-вахтерша, встреченная в дверях больницы, осмотрела меня и буркнула, что вход в больницу слева, через металлические ворота, да только там не пускают, можно даже и не соваться.
Первые пять минут я просто стучал в металлические ворота, а потом начал барабанить двумя руками.
Из внутренних помещений выплыл милиционер в мокрой плащ-палатке. Выглядел он немного печальным. Словно знал, что сейчас рубанет незваному визитеру дубинкой промеж рогов, и это его заранее расстраивало.
— Я хотел бы увидеть Алексея Осокина. Он поступил вчера на третье отделение.
Милиционер осмотрел меня с головы до пят и промолчал. Дождь нудно барабанил по его плащ- палатке.
— Алексей Осокин. Третье отделение.
— Ты тупой?
Наверное, я должен был оскорбиться и уйти. Однако я заплатил за такси, и до десяти, когда у меня было назначено свидание с ирландцами, оставалась куча времени.
— Я не тупой. Я мокрый и усталый. Может, поострим внутри, а?
— Читать умеешь?
— Когда-то меня учили этому в школе. Вам хочется послушать перед сном пару сказочек?
— Ну так читай, если умеешь.
Милиционер с лязгом захлопнул дверь и, удаляясь, забухал сапогами. Я поискал глазами, что бы такое мне почитать.
Слева от двери было приклеено расплывшееся под дождем объявление насчет обмена жилплощади. Ни единый телефон на нем оборван не был.
Справа, метрах в трех, я обнаружил стенд, сообщавший, что больница № 6 является режимным лечебным заведением и любое общение с пациентами строжайшим образом запрещено. Основание — приказ министра здравоохранения от 16 января 1964 года.
Прикинув и так и этак, я решил, что вряд ли милиционер имел в виду обмен жилплощади. Приказ министра я перечитал еще раз. Даже забрызганный дождем, он выглядел очень серьезно. Но уезжать, так и не повидав Осокина, все равно не хотелось.
Я вернулся к центральному входу, показал старушке свое редакционное удостоверение и сказал, что
