– Не беспокойся. Ждать можно. – Дзин-куа и другие купцы Ко-хонга должны были Струану шестьсот тысяч фунтов.

– Одноглазый Дьявол ждать можно?

– Бумаги Дзин-куа ждать можно. Конец Чоу очень первый сорт хорошо.

– Очень плохо. – Дзин-куа не спеша потягивал чай. – Слышать, Таи-Пэна Главная Госпожа и чилло мелтвый есть. Плохой йосс, жалко.

– Плохой йосс. Сильно плохой.

– Беспокойся нет. Твоя сильно молодой. Новый корова чилло много есть. Твой один корова чилло Мэй-мэй есть. Почему Тай-Пэн токка один бык чилло есть? Тай-Пэн хочет лекалство, может. Мозна.

– Когда нужно, я спрошу – добродушно заметил Струан. – Слышать, Дзин-куа новый бык чилло есть. Какое число этот сын?

– Десять и семь, – ответил Дзин-куа, довольно улыбаясь.

Боже праведный, подумал Струан. Семнадцать сыновей! И. вероятно, столько же дочерей, которых Дзин-куа по обычаю в расчет не принимает. Он нагнул голову и одобрительно присвистнул.

Дзин-куа рассмеялся.

– Сколька чая хотеть этот год?

– Торговли нет. Как торговать можно? Дзин-куа подмигнул:

– Мозна.

– Не знаю. Продавай Броку. Когда я хотеть чай, я тебе говорить, хейа?

– Два дня есть, потом должен знать.

– Нет можно.

Дзин-куа что-то отрывисто приказал слуге, тот подошел к одному из ящиков, покрытых налетом плесени, и открыл его. Ящик был полон серебряных слитков. Дзин-куа показал рукой на остальные ящики.

– Здесь солок лак долла есть.

Лак равнялся примерно двадцати пяти тысячам фунтов стерлингов. Сорок лаков составляли миллион. Дзин-куа еще больше прищурился.

– Моя занимать оц-цень тлудный. Оц-цень дорогой. Твоя хотеть? Дзин-куа давать взаймы, может.

Потрясенный, Струан напрягал все силы, чтобы не выдать своего состояния. Он не сомневался, что любой заем будет сопровождаться жесткой сделкой, ибо понимал, что Дзин-куа должен был продать душу дьяволу, рискнуть своей жизнью, домом, всем своим будущим, а также будущим своих друзей и сыновей, чтобы тайно собрать столько серебра. В том, что об этом серебре никто не знает, Струан был уверен, иначе Хоппо уже давно украл бы его, а сам Дзин-куа просто-напросто бы исчез. А ведь кроме Хоппо были еще пираты и разбойники, наводнявшие Кантон и его окрестности. Стоило слухам о том, что рядом, под рукой, находится хотя бы сотая часть таких сокровищ, просочиться в одно из их многочисленных тайных убежищ, и за жизнь Дзин-куа никто не дал бы ни гроша.

– Много лак долла! – проговорил Струан. – Человек услугу получать, должен услугу вернуть.

– Этот год чай покупай вдвое прошлый год, такой же цена прошлый год. Мозна?

– Можно.

– Этот год опиум плодавай такой же цена прошлый год. Мозна?

– Можно. – Струану придется заплатить за чай цену выше текущей рыночной цены, а опиум продать дешевле, но и в этом случае он получит большую прибыль. Если только другие условия будут столь же приемлемы, напомнил он себе. Если только Дзин-куа не нужен мандарин на Гонконге. Струан помолился про себя, чтобы мандарин не оказался частью сделки. Но он понимал и то, что если на Гонконге не будет мандарина, не будет там и Ко-хонга. А если не будет Ко-хонга с его монополией на торговлю с европейцами, Дзин-куа и другие купцы окажутся не у дел. Они тоже являлись частью системы и не могли без нее существовать.

– Только покупай Дзин-куа или сын Дзин-куа десять год. Мозна?

Великий Боже, подумал Струан, если я дам ему монопольное право торговли с моей компанией, он сможет тянуть из нас деньги, сколько пожелает.

– Можно – когда цена чай, цена шелк одинаковый другой Ко-хонг.

– Двадцать год. Цена Ко-хонг добавить десять плоцент.

– Плюс пять процентов – добавить пять процент. Можно.

– Восемь.

– Пять.

– Семь.

– Пять.

– Семь.

– Нет можно. Нет прибыль. Слишком сильно большой процент.

– Эй-йа. Оц-цень сильно больсой плибыль есть. Семь!

– Десять лет шесть процентов, десять лет пять процентов.

– Эй-йа! – горячась, воскликнул Дзин-куа. – Плохо, сильно плохо! – Он махнул рукой в сторону ящиков. – Стоить сильно огломный. Больсой интерес платить. Оц-цень много. Десять год шесть, десять год пять, добавить новый десять год пять.

Струан пытался угадать, действительно ли Дзин-куа разозлился или только притворяется.

– Предположим Дзин-куа нет, сын Дзин-куа нет?

– Много сын есть, много сына сын есть. Мозна?

– Новые десять лет добавить четыре процента.

– Пять. – Четыре.

– Плохо, плохо. Оц-цень высокий интерес, оц-цень. Пять.

Струан избегал смотреть на серебро, но чувствовал, как оно окружает его, надвигается со всех сторон. Не будь дураком, кричал ему внутренний голос. Бери его. Соглашайся на что угодно. Ты спасен, парень! У тебя есть все!

– Мандарина Ти-сен говорить один мандарина Гонконг, – вдруг переменил тему Дзин-куа. – Почему твоя говорить нет?

– Дзин-куа не любит мандарина, хейа? Зачем мне любить мандарина, хейа? – ответил Струан, чувствуя, как сердце сжалось и провалилось куда-то.

– Солок лак долла – один мандарина. Мозна?

– Нет можно.

– Сильно легкий. Почему твоя говорить нет мозна? Мозна.

Нет мозна. – Струан не мигая смотрел старику прямо в глаза. – Мандарин нет можно.

– Солок лак долла. Один мандарина. Дешевый.

– Десять раз сорок лак долла нет можно. Умирать раньше. – Струан решил больше не торговаться. – Конец, – хрипло выговорил он. – Клянусь прахом моих отцов, хватит. – Он тяжело поднялся на ноги и направился к двери.

– Зачем твоя уходить? – спросил Дзин-куа.

– Нет мандарин – нет долла! Зачем говорить, хейа?

К изумлению Струана, Дзин-куа весело фыркнул и сказал:

– Ти-сен хотеть мандарина. Дзин-куа не давать деньги Ти-сен. Дзин-куа давать деньги Дзин-куа. Добавить новый год пять плоцент. Мозна?

– Можно.

Струан опустился на место, чувствуя, как у него кружится голова.

– Пять лак долла покупать Дзин-куа земля на Гонконг. Мозна?

Зачем она ему, в отчаянии ломал голову Струан. Если Дзин-куа одолжит мне эти деньги, Ко-хонгу конец – он должен понимать это. Зачем ему своими руками рыть себе могилу? Зачем покупать землю на Гонконге?

– Мозна? – повторил Дзин-куа.

– Можно.