Бодрая, ясная, уверенная в своем грядущем счастье, стояла она подле Николая, такого же сосредоточенно-спокойного и задумчивого, как и она сама.

В то время как голоса певчих выводили на клиросе победно-ликующие, красиво-торжественные стихи свадебных напевов, в душе Нюты слагалась тихая, благодарная молитва:

— Господи, чем могу я отплатить за то счастье, которое Ты даровал мне? Возьми мои силы, мой труд, мою жизнь, Господи! Отдай их моим страдающим братьям и сестрам… Больше этого я ничего но могу дать Тебе.

И лицо ее тихо сияло тем же сосредоточенно грустным и светлым выражением непоколебимой готовности отдать всю себя на служение великим целям.

— Батюшки мои! Вот так свадьба, прости Господи! — точно на похоронах! — возмущался доктор Козлов, держа венец над головою Нюты. — Слышите вы, царевна Неулыба, если вы не сделаете мне сейчас счастливого, подобающего случаю лица, я вам корону сию златую на лоб надену, — грозил он, опуская совсем низко к лицу Нюты золотой венец.

— Ах, ты, Господи!. Ну, говорил же я, что нельзя меня в шафера было ставить, — тихо возмущался Ярменко, ходя вокруг аналоя следом за женихом и в пятый раз наступая на шлейф невесты. — Ей Богу, что-то оборвал. Как Бог свят… Ух!

Кончилось венчание… Такие же сосредоточенные, спокойные, словно замкнутые в своем счастье, выслушав напутствие отца Симеона, вышли следом за чернокудрым, одетым в новый костюм, Джиованни, несшим образ, новобрачные.

В большой приемной Шубиной поздравляли их, пили за их здоровье.

В обычно холодном, окаменевшем в своем спокойствии лице сестры-начальницы мелькало сегодня что-то необычайное, новое, чуждое ему, этому всегда спокойно замкнутому лицу.

И неожиданные слезы выкатились из глаз Ольги Павловны, когда, благословив и обняв Нюту, она передала ее с рук на руки ее молодому мужу.

— Вверяю вам сокровище, доктор, редкое сокровище на земле, — произнесла она дрогнувшим голосом, — и уверена, что вы сделаете счастливой нашу общую любимицу. Нюту. Она стоит того.

Его честные правдивые глаза сказали лучше слов, что испытывала в эти минуты взволнованная и радостная душа молодого человека.

Их провожала вся община на вокзал в этот ясный январский полдень. Казалось, само солнце приветствовало, с особенной радостью, молодую чету у преддверия новой жизни. Его яркие золотые лучи заливали платформу и большую толпу провожавших. Сестры, начальница, доктора, Джиованни, — все они столпились у поезда, который должен был навсегда увезти Нюту от них.

Сама Нюта, в своем «светском» синем платье, скромном жакете и круглой меховой шапочке, в последний раз окидывала взглядом все эти знакомые, близкие, дорогие ей лица. Они все казались растроганными и грустными. Даже обычно приторно-любезное выражение исчезло с лица Марии Викторовны, и его заменила тихая грусть.

Всем было до боли жаль расставаться с Нютою, милою Нютою, сумевшею стать такой необходимой всем здесь.

Доктор Козлов давал последние инструкции уезжавшим:

— Смотрите же, предосторожностью не извольте манкировать. Пылкие у вас головы, знаю. Горячка, молодость, что и говорить. Зря-то не суйтесь в пекло, поберегите себя, сил даром не тратьте, холостых зарядов чтоб ни-ни… Сдержанно, стойко, бодро — вот девиз. Рисковать не надо, ну, да уж ладно… И в заключение не забывайте нас, пишите; как там справитесь. Непременно!

— Да, да, пишите! — подхватили сестры. Джиованни, уткнувшись в муфту Нюты, тихо плакал, прижимаясь к ней.

— Приедет, не обманет сорелла?

— Конечно, дорогой мальчик.

Тихо напевал Ярменко вполголоса любимую песню Нюты:

— Громче, громче, Дмитрий Иванович, милый! — так и всколыхнулась Розочка, вся загораясь восторгом.

— Да что вы? — побойтесь Бога, сестрица, всю вокзальную администрацию перепугаем и публику разгоним.

— Ах, ты, Господи! Как жаль!

И девочка-сестра снова кинулась к Нюте.

— На первой же станции снимитесь и всем нам карточки пришлите! — повелительно наказывала она новобрачным.

— Мамочки мои! Первая станция Колпино будет. Могу себе представить, как их там изобразят! Упрощенным способом выйдет: не то лягушками, не то козлами, — засмеялся Ярменко.

— Прошу без личностей и полегче насчет козлов, — с комической гримасой вставил добродушный доктор.

Сестры засмеялись выходке Козлова, но засмеялись сдержанно, не весело как-то, подавленные властью наступавшего момента разлуки.

— А где же доктор Аврельский? Александр Александрович где? — спохватился кто-то.

— Он ехал со мною на извозчике, внезапно велел остановиться и как сквозь землю провалился в одну минуту, — сообщал Семочка, лукаво улыбаясь обступившим его сестрам.

— Батюшки мои! Это что же такое? — и доктор Козлов воззрился вперед, разводя в недоумении руками.

Вся толпа провожавших последовала его примеру.

По доскам дебаркадера спешил Аврельский, сохраняя на желчном лице обычное свое