'усилить нажим', и Ежову 'дали крепкие указания'. Он 'стал рубить по плану', но «перестарался»: 'и остановить невозможно'. Из очень выборочных воспоминаний Молотова складывается впечатление, что Ежов сам установил «лимиты», и был за это расстрелян. Молотов не согласен с тем, что Ежов действовал только по указке Сталина: 'Сказать, что Сталин не знал об этом, — абсурд, но сказать, что он отвечает за все эти дела, — тоже, конечно, неправильно'. Другим бывшим сподвижником Сталина, оправдывающим чистки, был Каганович. Был саботаж и, как он признавал, все такое, но 'против общественного мнения тогда было идти невозможно'. Только Ежов 'старался чересчур'; он даже 'устраивал соревнования, кто больше разоблачит врагов народа'. В результате 'погибло много невинных людей, и никто это не будет оправдывать'».[393]
Важно, что и в самый канун XX съезда Хрущев дважды во время одного из заседаний Президиума ЦК КПСС говорил о Ежове как о невиновном. Сначала в рабочей протокольной записи заседания записано, как Хрущев говорил:
«Ежов, наверное, не виноват, честный человек».[394]
Обвиняя во всем одного Сталина, Хрущев вслед за этим добавляет к «честным» руководителям ГБ еще и Ягоду:
«Ягода, наверное, чистый человек. Ежов [наверное, чистый человек]».[395]
Арест Рудзутака и Тухачевского состоялся по одному решению Политбюро от 24 мая 1937 г.:
«309. — О Рудзутаке и Тухачевском.
Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены следующее предложение:
'ЦК ВКП(б) получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел'».
Рудзутак был назван Сталиным 2 июня 1937 года в речи на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны:
«Троцкий, Рыков, Бухарин — это, так сказать, политические руководители. К ним я отношу также Рудзутака, который также стоял во главе и очень хитро работал, путал все, а всего-навсего оказался немецким шпионом…
Я пересчитал 13 человек. Повторяю: Троцкий, Рыков, Бухарин, Енукидзе, Карахан, Рудзутак, Ягода, Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник…
Бухарин. У нас нет данных, что он сам информировал, но с ним были связаны очень крепко и Енукидзе, и Карахан, и Рудзутак, они им советовали — информируйте, сами не доставляли…
Рудзутак. Я уже говорил о том, что он не признает, что он шпион, но у нас есть все данные. Знаем, кому он передавал сведения. Есть одна разведчица опытная в Германии, в Берлине. Вот когда вам, может быть, придется побывать в Берлине, Жозефина Гензи, может быть, кто-нибудь из вас знает. Она красивая женщина. Разведчица старая. Она завербовала Караха- на. Завербовала на базе бабской части. Она завербовала Енукидзе. Она помогла завербовать Тухачевского. Она же держит в руках Рудзутака…
Вот ядро, и что оно собой представляет? Голосовали ли они за Троцкого? Рудзутак никогда не голосовал за Троцкого, а шпиком оказался. Енукидзе никогда не голосовал за Троцкого, а шпиком оказался. Вот ваша точка зрения — кто за кого голосовал».[396]
На московском процессе правотроцкистского блока (1938) подсудимые Гринько, Розенгольц и Крестинский упомянули Рудзутака несколько десятков раз. По показаниям Крестин- ского, Рудзутак был одной из центральных фигур антиправительственного заговора:
«Крестинский. Мне известно со слов Пятакова, когда он говорил со мной об этом в феврале 1935 года, что образовалась организация, объединяющая правых, троцкистов и военных и имеющая своей целью подготовку военного переворота. Мне было также известно, что в состав руководящего центра входят от правых — Рыков, Бухарин, Рудзутак и Ягода, от военных — Тухачевский и Гамарник, от троцкистов — Пятаков…
В начале 1935 года Пятаков сообщил, что договоренность есть, назвал состав центра, который я уже приводил вчера, и сообщил, что я и Розенгольц будем, не входя в состав центра, работать под его руководством, главным образом по намече- нию и подготовке будущего правительственного аппарата. Это было разделение труда. Нам было указано, что по этому делу мы будем связаны с Рудзутаком от правых и Тухачевским. У меня осталось впечатление о Рудзутаке. Но Розенгольц принимал в этом активное участие, в дальнейшем передавал мне о своих свиданиях с Рыковым. Вообще Рыков и Рудзутак — от правых, Тухачевский — от военных. Тут не было такого положения, что я знаю о связях с Тухачевским, а Розенгольц не знает, но по разделению труда он взял на себя главным образом сношение с правыми, хотя с Рудзутаком встречался я, а с Тухачевским — главным образом я, но и он».[397]
Рудзутак был назван в показаниях Рухимовича от 31 января 1938 года:
«Вопрос: Что Вы знаете о деятельности этой латышской организации?
Ответ: Я уже показал, что связь с латышами осуществляли БАУМАН и МЕЖЛАУК. Поэтому подробно о составе и действиях этой организации должны рассказать они. Мне только известно, что возглавляли эту организацию РУДЗУТАК и АЛКСНИС. Организация была крепко связана с латышской и немецкой разведками и имела довольно большие контрреволюционные кадры.
В частности, в плане «дворцового переворота» должны были быть использованы вооруженные отряды боевой латышской организации».[398]
Будучи уже глубокими стариками, и Молотов, и Каганович говорили о Рудзутаке с писателем Чуевым. Самое интересное в этих беседах то, что все рассказанное ими содержательно очень близко к материалу из процитированных выше источников. Вот, например, что через несколько десятилетий вспоминал о Рудзутаке Молотов:
«Трудно сказать, на чем он погорел, но я думаю, на том, что вот компания у него была такая, где беспартийные концы были бог знает какие. Чекисты, видимо все это наблюдали и докладывали. Маловероятно, чтоб это было состряпано, маловероятно. В данном случае маловероятно. Но надо сказать, он держался крепко при чекистах. Показал характер. Мы пришли в госбезопасность. Там я был, Микоян. По-моему, было несколько членов Политбюро…
Он жаловался на чекистов, что они применяют к нему такие методы, которые нетерпимы. Но он никаких показаний не давал.
'Я не признаю ничего, что мне приписывают'. Это в НКВД. Рудзутак говорил, очень били его, здорово мучили. Крепко стоял на своем. Его, видимо, здорово пытали.
— Это через Берию проходило?
— Не без него.
— Неужели вы не могли заступиться, если вы его хорошо знали?
— Нельзя ведь по личным только впечатлениям! У нас материалы.
— Если были уверены…
— На сто процентов я не был уверен. Как можно на сто процентов быть уверенным, если говорят, что… Я же с ним не настолько уж близкий человек был. Он был моим замом, по работе встречался. Хороший, умный человек. Но вместе с тем вижу, что он своими личными делами очень занят, с кем-то там путается, черт его, с женщинами… Переходит пределы, член Политбюро и мой зам по Совнаркому, по транспорту.
— Первый зам?
— Нет, тогда еще не было первых замов. Рудзутак четвертым был.
— А в чем его обвиняли?
— Я уж сейчас не помню. Он: 'Нет, все это неправильно. Я это решительно отвергаю. И меня здесь мучили. Заставляли. Я ничего не подпишу'.
— А это Сталину доложили?
— Доложили. Нельзя оправдать. 'Действуйте, как там у вас положено', — Сталин сказал. А Сталин хорошо относился к Рудзутаку.
