нормой.

СОСНОВСКИЙ: А для меня вы считали это необходимым.

БУХАРИН: По очень простой причине, потому что ты бывший оппозиционер. Ничего плохого я в этом не вижу.[293]

Акцентируя внимание читателей на том, что именно «Радек, будучи троцкистом, в течение многих лет вел самую активную борьбу против Сталина», Рой Медведев в ставшей классикой антисталинизма книге «К суду истории» пишет:

«В первом номере газеты «Правда» за 1934 год была помещена на двух полосах огромная статья К.Радека, в которой он прямо-таки упивается восхвалениями в адрес Сталина… Это была, по-видимому, первая большая статья в нашей печати, специально посвященная восхвалению Сталина. Весьма характерно, что эта статья Радека была вскоре выпущена как брошюра огромным для того времени тиражом в 225 тысяч экземпляров».[294]

Сталин тоже догадывался, что во многих случаях культ его личности раздували скрытые оппозиционеры. Финский ревизионист Туоминен рассказывает, что в 1935 году, когда Сталина проинформировали, что его бюсты повсеместно расставлены на самых видных местах в Третьяковской галерее, он возмущенно воскликнул: «Это откровенный саботаж!».[295]

Хрущев и Микоян

По мнению британского исследователя Уильяма Бланда,[296] Хрущев был одним из тех, на ком лежит личная ответственность за раздувание «культа».

Именно Хрущев предложил использовать термин «вождь» (аналог немецкоязычного слова «фюрер»). На московской партийной конференции, состоявшейся в январе 1932 года, свою речь он закончил такими словами:

«Московские большевики под руководством МК,[297] сплоченные как никогда вокруг ленинского ЦК, вождя нашей партии т. Сталина, бодро и уверенно идут к новым победам в боях за социализм, за мировую пролетарскую революцию» (выделено мной. — Г.Ф.).[298]

В 1934 году на XVII съезде ВКП(б) Хрущев, и один только он, назвал Сталина «нашим гениальным вождем».[299]

В августе 1936 года во время процесса над Каменевым и Зиновьевым (т. н. «процесса 16») «Правда» опубликовала статью «Московский партийный актив (читай: Хрущев. — Г.Ф.) — великому вождю коммунизма, любимому другу, отцу и учителю трудового народа товарищу Сталину!», где говорилось:

«Наш близкий друг, наш мудрый вождь, товарищ Сталин! С твоим именем неразрывно связана победоносная борьба нашей партии за социализм…

Ты, товарищ Сталин, высоко поднял над всем миром и несешь вперед великое знамя Маркса — Энгельса — Ленина…

Имя — Сталин (так в тексте. — Г.Ф.) — живет в сердцах миллионов нашей страны, как надежда, как радость настоящего, как прекрасное будущее всего человечества.

Мы заверяем тебя, товарищ Сталин, что московская большевистская организация — верная опора Сталинского Центрального комитета — еще выше поднимет сталинскую бдительность, выкорчует без пощады остатки троцкистско-зи- новьевских контрреволюционных последышей, еще сильнее сплотит ряды партийных большевиков вокруг Сталинского Центрального комитета и великого Сталина».[300]

Как отмечает Бланд, именно Хрущев предложил именовать принятую на Чрезвычайном VIII съезде Советов СССР (ноябрь — декабрь 1936) Конституцию «сталинской». По словам того же оратора, она якобы «от начала и до конца написана рукой товарища Сталина».[301] Между тем об особой роли Сталина в создании Конституции ничего не сказал ни тогдашний глава Советского правительства (председатель СНК) В.М.Мо- лотов, ни первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии А.А.Жданов.

Наконец, именно в этой речи Хрущев «изобрел» термин «сталинизм»: «Наша Конституция — это марксизм — ленинизм — сталинизм, победивший на одной шестой земного шара! Не сомневаемся, что марксизм — ленинизм — сталинизм победит во всем земном шаре».[302]

Речь Хрущева, произнесенная на многотысячном митинге во время суда над Радеком и Пятаковым, выдержана в тех же неумеренно восхвалительных выражениях:

«Подымая руку против товарища Сталина, они подымали ее против нас всех, против рабочего класса, против трудящихся! Подымая руку против товарища Сталина, они подымали ее против учения Маркса — Энгельса — Ленина!

Подымая руку против товарища Сталина, они подымали ее против всего лучшего, что имеет человечество, потому что Сталин — это надежда, это — чаяния, это — маяк всего передового и прогрессивного человечества. Сталин — это наше знамя! Сталин — это наша воля! Сталин — это наша победа!»[303]

На XVIII съезде ВКП(б), состоявшемся в марте 1939 года, Сталин был представлен Хрущевым как «наш гениальный руководитель, вождь, наш великий Сталин». В другом месте своей 20-минутной речи Хрущев говорил, что Сталин — это «величайший гений человечества, учитель и вождь, который ведет нас победоносно к коммунизму». В речи Хрущева Сталин был упомянут в общей сложности 32 раза.

Микоян не только не отставал от Хрущева, но и во многом опережал его. В декабре 1929 года, т. е. еще до избрания Хрущева секретарем Бауманского райкома Москвы, Микоян в поздравительной речи в связи с 50-летием Сталина заявил:

«Заслуга т. Сталина заключается не только в том, что он, как меткий наводчик, помог партии произвести артиллерийскую подготовку всеобщего наступления на фронте борьбы за социализм…

Великие победы нашей партии в строительстве социализма, в постановке и разрешении звеньевых (так в тексте. — Г.Ф.) вопросов хозяйственной политики пролетарской диктатуры неразрывно связаны с именем тов. Сталина».[304]

И еще:

«…50-летие тов. Сталина дает толчок к тому, чтобы мы, идя навстречу законным требованиям масс, взялись, наконец, за разработку его биографии и сделали ее доступной партии и всем трудящимся нашей страны».[305]

Но и через 10 лет Микоян в речи по случаю 60-летия Сталина все продолжал настаивать на создании научной его биографии.

Ленинское «завещание»

Л.Д.Троцкий в статье «По поводу книги Истмена 'После смерти Ленина'», опубликованной в 1925 году в журнале «Большевик», писал:

«В нескольких местах книжки Истмен говорит о том, что ЦК «скрыл» от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого «завещания» и пр.); это нельзя назвать иначе, как клеветой на ЦК нашей партии. Из слов Истмена можно сделать тот вывод, будто Владимир Ильич предназначал эти письма, имевшие характер внутриорганизационных советов, для печати. На самом деле это совершенно неверно. Владимир Ильич со времени своей болезни не раз обращался к руководящим учреждениям партии и ее съезду с предложениями, письмами и пр. Все эти письма и предложения, само собою разумеется, всегда доставлялись по назначению, доводились до сведения делегатов XII и XIII съездов партии и всегда, разумеется, оказывали надлежащее влияние на решения партии, и если не все эти письма напечатаны, то потому, что они не предназначались их автором для печати. Никакого «завещания» Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключали возможность такого «завещания». Под видом «завещания» в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем