– Какая трогательная встреча. – Плевицкая повернулась к Вике: – Вы давно из Москвы?
– Несколько месяцев.
Плевицкая взглянула на Шарля, перешла на французский:
– У вас очаровательная жена, мосье…
Шарль сдержанно поблагодарил ее и встал с кресла, давая понять, что их визит затянулся.
Смягчая сухость его ответа, Вика сказала:
– Мой отец профессор Марасевич. Вы бывали у нас на Староконюшенном.
Плевицкая округлила глаза, с излишним энтузиазмом подтвердила:
– Ну конечно, конечно… Господи… Староконюшенный переулок. Это ведь… на Арбате.
– Да.
– Ну еще бы, конечно… Боже мой, Арбат, Москва.
Было ясно, однако, что ни профессора Марасевича, ни их квартиры в Староконюшенном она не помнит.
Открылась дверь, в магазин вошел высокий господин, моложавый, лет тридцати пяти на вид, в посадке головы, прямой спине, походке угадывалась офицерская выправка. Перехватив взгляд Плевицкой, Вика сразу подумала, что это ее муж, и удивилась разнице в возрасте.
– Мой муж – генерал Скоблин, – представила его Плевицкая Шарлю и Вике. – Подумай, Коля, эта очаровательная молодая дама только несколько месяцев как приехала из России, из Москвы.
Скоблин вежливо кивнул Шарлю и Вике, потом Эпштейну и Сесиль, взял жену под руку.
В дверях Плевицкая обернулась, поглядела на Вику:
– Вы в самом деле очень милы, деточка. Я надеюсь, мы еще встретимся и поболтаем, вспомним Москву-матушку.
Вика купила два летних платья, легкий костюм, блузку к нему.
Все это они долго выбирали с Сесиль, примеряли, несколько раз вызывали в примерочную Шарля, спрашивали его мнение, отпускали, снова просили зайти. Сесиль подкалывала булавками там, где надо было убрать, сузить, отмечала мелком, где следовало распустить, ни разу не спросила Вику о ее жизни, планах, ничего не рассказывала о себе, не шла на сближение. Конечно, Вика не бедная русская эмигрантка, муж – известный журналист, но Сесиль видит ее здесь в первый раз, и кто знает, крепок ли этот брак и не придет ли Вика через пару месяцев просить о помощи. Так что возобновлять знакомство – повода нет. Как клиентку, пожалуйста, она готова ее обслуживать, но не более того.
Вика это чувствовала. Нелли ее предупреждала. Все-таки она сказала:
– Может быть, как-нибудь увидимся, поболтаем.
– Сейчас, к весеннему сезону, у меня очень много работы, с утра до глубокой ночи. Но я, конечно, постараюсь выкроить несколько минут и позвонить тебе, оставь мне свой телефон.
Вика оставила телефон, хотя понимала, что Сесиль ей звонить не будет.
Через несколько дней посыльный из «Каролины» доставил Вике на квартиру две фирменные коробки с ее покупками.
Получив на чай, он ушел, а Вика занялась примеркой. Все сидело идеально, что там ни говори – Париж! В Москве, появись она в таком платье в ресторане, все бы от зависти умерли. Вечером пришел Шарль, она и ему показывалась в новых платьях, спрашивая его мнение, вертелась и переодевалась перед зеркалом… Кончилось тем, что здесь же перед зеркалом он ее и взял… А потом не позволил больше одеваться. Это был чудный вечер и прекрасная ночь.
Утром за завтраком она сказала:
– Я хочу поблагодарить Сесиль, хотя бы по телефону. Как ты думаешь?
– Здесь это не принято. Звонят, когда надо что-то поправить. Но вы – подруги, как подруга, можешь ей позвонить.
Вика усмехнулась:
– Какие мы подруги? В школе не дружили, после школы не виделись десять лет.
Через две недели Сесиль позвонила сама:
– Вика, здравствуй, как ты?
– Ничего, – сдержанно ответила Вика, – спасибо.
– Слушай, госпожа Плевицкая прислала мне два билета на свой концерт в зале Гаво. Пойдем?
– Наверно, это билеты для тебя и для господина Эпштейна.
– Нет, мне и тебе. Приложена записка. Надежда Васильевна приглашает меня с моей прелестной московской подругой. Готова ли ты это принять на свой счет?
– Ладно-ладно, без комплиментов.
– На ее концертах всегда аншлаг, попасть довольно трудно.
– Да, – кисло проговорила Вика.
Эмигранты ее не интересовали, но можно ни с кем и не знакомиться – попросит Сесиль никому не представлять ее. А отказываться от такого лестного предложения глупо.
– А где зал Гаво?
– На Rue de la Boetie.
Она объяснила Вике, как проехать.
– Ровно в половине седьмого я тебя жду у входа.
Приличная публика. На некоторых дамах драгоценности.
Но Сесиль ни с кем не здоровалась, из чего Вика заключила, что здесь ее клиентов, во всяком случае постоянных, – нет. Значит, не слишком богатая публика, не высший свет. Хотя, несомненно, тут должны быть люди с громкими в старой России именами, видимо, Сесиль с ними незнакома.
– Ты получишь удовольствие, – сказала Сесиль, – у нее потрясающий голос. И потрясающая биография. Она из простых крестьян, образование три класса приходской школы, и вот, пожалуйста, мировая знаменитость, ездит по всему свету, эмиграция ее обожает. Но, честно говоря, я ее люблю как певицу и гораздо меньше как клиентку. Она капризна, она требовательна и категорична, спорить с ней невозможно.
Концерт был триумфальный. На сцене Плевицкая выглядела красавицей в сарафане и кокошнике, русская народная певица, не цыганская, не исполнительница романсов, а истинно народная, русская… После каждой песни гремели аплодисменты… Многие плакали. Когда Плевицкая запела «Занесло тебя снегом, Россия», прослезилась даже Вика.
Прослезившись, Вика вздохнула горько, с тоской думая о другой, настоящей России, где она и вся их семья были бы счастливы, из которой ей не пришлось бы удирать за границу, не будь этой проклятой революции.
Сесиль и Вика сидели с краю, на приставных стульях. Перед окончанием концерта к ним подошел молодой человек, наклонился, прошептал:
– Госпожа Плевицкая просит после концерта зайти к ней. Я вас провожу.
Концерт кончился. Зал аплодировал стоя. Мужчины кричали «браво!». Плевицкая кланялась низко, касаясь рукой пола, публика ее не отпускала, люди протискивались к сцене, бросали цветы.
К Вике и Сесиль подошел тот же молодой человек, по пустынным запутанным коридорам провел их к уборной Плевицкой.
Она переодевалась за ширмой.
– Сесиль, Вика, заходите, я сейчас буду готова.
«Пятьдесят три года все-таки, – подумала Вика (возраст Плевицкой ей назвала Сесиль), – даже при женщинах приходится прятаться за ширму».
Плевицкая вышла в роскошном халате желтого цвета, за ширмой кто-то продолжал возиться, потом появилась горничная с баулом, видимо, убрала туда ее сценический наряд.
Плевицкая уселась перед трюмо, внимательно осмотрела лицо, салфеточкой аккуратно начала снимать грим.
– Вы довольны?
– О да, конечно, – в один голос ответили Сесиль и Вика.
В коридоре послышались голоса.
