президентского дворца, только старый полузабытый квартал. Проспект Орджоникидзе разделён широкой аллеей, а вдали по нему идёт трамвай!
Что за чёрт? Что происходит?
Уже даже не особо удивившись, увидел я, что мост один — старый, за мостом зеленеет почти исчезнувший сквер, где был знаком каждый метр, а дальше стоит себе, как ни в чём не бывало, поликлиника. Время вернулось лет на двадцать назад.
Чуть наклонившись, я повернул к музучилищу, и сразу дельтаплан затрясло. Холодный поток над рекой? Не похоже!
Трясло всё сильнее и сильнее. Возник какой-то смутно знакомый звук, солнце померкло, всё покрылось дрожащей пеленой. В последний момент я успел ещё разглядеть стремительно приближающуюся до боли знакомую крышу…
— Костя! Костя! Очнись! Ты жив? Да очнись же ты!
С трудом приоткрыв глаза, я увидел испуганное лицо Заурбека. Двумя руками он тряс меня за плечи как кучу тряпья. Откуда он взялся? Где дельтаплан? Мысли разбегались, язык ворочался еле-еле.
— Чего орёшь? Кайло… Кайфло…. Кай-фо-лом-щик. Такой полёт обломал.
Облегчение на лице Заурбека опять сменилось озабоченностью.
— С тобой всё в порядке?
— Ну вот, теперь ты как в американском кино заговорил. В порядке, сэр.… А где это мы, почему темно?
Память возвращалась стремительно, и так же стремительно пропадало желание шутить. Попробовав открыть дверь, я заметил, что руки дрожат. Дверь открываться не желала, пришлось, преодолевая головокружение, выбираться через кресло водителя. Заурбек был уже снаружи.
«Москвич» стоял на обочине, развернувшись почти на 180 градусов. Зелёного цвета не осталось практически совсем — всё было заляпано грязью и засыпано землёй. Впереди, метрах в пятидесяти, на противоположной обочине зияла воронка, от неё поднимался дымок.
Под ногами что-то блеснуло. С трудом, нагнувшись, я поднял ещё довольно горячий осколок. Хищные стальные грани сверкали всеми оттенками смерти.
— Смотри Заур, тебе подарок… Прямо по заказу.
Заурбек задумчиво поглядел на мою ладонь, нервно дёрнул щекой и севшим голосом произнёс.
— Какие же мы идиоты.… Пошли машину чистить.
До тридцать первого декабря 94-го года оставалось меньше недели.
