– Безусловно, мы свяжемся с вами и даже, наверно, проведем долгую беседу, но пока вы в резерве.

Я начал кусать губу. Похоже, я действительно возвращался к жизни, потому что впервые за несколько дней разозлился.

– Господин капитан… или товарищ, не знаю, как вас теперь величают… Сначала вы планировали повесить на меня всех «глухарей» в районе, а теперь просто даете отбой и разрешаете мирно щипать травку? Вам не кажется, что нужно хотя бы объяснить?

Капитан фыркнул, соглашаясь с моими доводами.

– Все верно, Виктор Николаевич, хотели повесить. Но дело в том, что открылись новые обстоятельства, требующие дополнительной проверки. К сожалению, все наше свободное время, а у нас его, как вы понимаете, никогда и не было, уходит сейчас на другие дела. Надеемся на ваше понимание.

– Замечательно!

– Что именно?

– Ничего. Спасибо, что предупредили, всего хорошего!

Я бросил трубку.

Действительно, все просто зашибись! Мне теперь придется сидеть и снова ждать. А чего ждать? Каких- то новых обстоятельств? Что они могут откопать, эти «капиталистические рыцари закона»? Убийц Червякова или причины смерти Сережки?

В тот вечер мне снова захотелось напиться. Я зашел в ванную, опустил голову под струю воды, потом встряхнулся, как искупавшаяся в реке собака, посмотрел на себя в зеркало. Надо выйти прогуляться, как в старые добрые времена.

Знаешь, Миш, я обожаю гулять. Да-да, не смотри так. Хоть я и произвожу впечатление человека сугубо тусовочного, мне до жути нравятся одиночные прогулки. Я раньше с удовольствием уезжал на несколько дней на озеро, ходил по лесу, сидел на понтонах с книжкой в руке и слушал шелест волн. Словом, не думал ни о чем и ни о ком и даже позволял себе игнорировать некоторые обязательства перед работодателями. Все это приносило отличный результат, я чувствовал себя значительно посвежевшим и приходил к выводу, что Маргарет Митчелл, вложившая в уста своей туповатой героини легкомысленную фразочку «Я не буду думать об этом сегодня…», могла бы сделать отличную карьеру в области психиатрии.

В тот день я отправился в сквер на перекрестке Комсомольского проспекта и улицы Молодогвардейцев. Я сидел на скамейке, прислушивался к разговорам играющих детей. Моя голова постепенно очищалась, жизнь вокруг меня не останавливалась ни на минуту, солнце продолжало вращаться вокруг земли, трамваи все так же стучали по рельсам. Прости, Господи, душу мою грешную…

Внезапно я увидел знакомое лицо. По аллее со стороны трамвайной остановки шла девушка. Она смотрела прямо себе под ноги, куда-то торопилась и никого не замечала вокруг. А вот я ее сразу заметил.

– Лен! – крикнул я и для надежности поднялся со скамейки, чтобы она меня увидела. – Лена Хохлова, подожди!

Девушка подняла голову, увидела меня. В глазах ее на мгновение блеснул испуг, но вскоре она овладела собой.

– Привет, – коротко сказала она.

Особой радости я не услышал, но прозвучало вполне миролюбиво, словно и не было между нами той некрасивой сцены в редакции журнала. Впрочем, ничего удивительного: слухи о моем личном горе наверняка распространились по всему городу. Ну как же, теперь меня следовало жалеть.

– Вить, я слышала… – начала Лена выражать соболезнования, но я прервал ее движением руки.

– Спасибо, Лен, мне уже немного лучше. Ты-то как?

Она пожала плечами:

– Нормально. В целом все нормально. Работу нашла. Конечно, не такая халява, как в твоем журнале… – Она улыбнулась.

Я чуть погодя улыбнулся тоже.

– Ты не сердись на меня, Леночка, – попросил я, легонько тронув ее за плечо. Она не отстранилась. – Не знаю, что на меня нашло тогда, но это было… скверно. Я был не прав.

Она кивнула, дав понять, что извинения приняты. Возникла пауза. Я был уверен, что Лена совсем не тяготится моим обществом. Честное слово, мне так показалось!

– Знаешь что, – сказал я, беря ее за руку, – ты приходи обратно, если сочтешь возможным. Я немножко с делами личными разберусь и тоже вернусь на работу. Я буду рад тебя видеть. Это искренне, Лен. Приходи.

Лена улыбнулась. Она была мила, эта маленькая блондинка, которую я однажды прилюдно назвал дурой, – она была неприступна и она была великодушна.

– Спасибо, Вить, я подумаю. Ты давай сам не теряйся.

Она приподнялась на цыпочках и поцеловала меня в щеку.

– Спасибо, Лен.

Она кивнула на прощание и пошла своей дорогой. А я… Я, как пишут в последнем абзаце сентиментальных романов, «долго смотрел ей вслед, и ветер трепал мои седые кудри».

Я не знаю, что это было, Миша, но это было здорово. Какие-то две-три минуты простого человеческого счастья. Я их запомнил навсегда.