земных источников – в пересказах однокурсников и их знакомых. Ничего предосудительного Миша в этом не видел. Парень полагал, что если к своим пятидесяти годам он сам станет таким же седым и одиноким, но при этом останется умным, в меру титулованным и хорошо упакованным мужчиной, то ему тоже захочется как-то скрасить унылое существование. И он постарается, чтобы рядом с ним были не ровесницы и не игрушки из секс-шопа, а вкусные и жизнерадостные телочки.
Но Саакян перешел границу, причем сделал это в особо циничной форме. За это он должен быть либо изгнан из университета, либо убит на дуэли.
С первым были определенные проблемы – титулованного профессора долго упрашивали возглавить факультет, в будущем он вполне мог подняться и выше. Авторитет в научных кругах у него стабильный, отношение к нему коллег редко выходило за рамки рабочих разногласий, а ропот студентов, которых он валил через одного, добиваясь идеальных знаний, никто во внимание не принимал. Так что вряд ли кто-то поставит вопрос о его моральном облике из-за гуманитарной программы «минет в обмен на пятерку». Для начала – никто и не поверит.
Оставались надежды только на дуэль, и выйти с пистолетом против Александра Георгиевича Саакяна мог только Михаил Поречников. Нужен был лишь повод, чтобы бросить перчатку.
Виктор
Я ехал в никуда. Точнее, я не знал, куда бы мне поехать. Пожалуй, давненько я не был настолько свободен, чтобы мучиться подобным вопросом. Ехать домой? Нет. К друзьям? К каким? К сходящему с ума в одиночестве Сергею Косилову? А куда еще?!
Я застрял в пробке на проспекте Ленина. К реву клаксонов соседних машин и вонючей городской духоте добавлялась горечь от сказанного Иванычем. Конечно, я не Толстой. Я – Вавилов! Я пишу так, как этим салагам вовек не научиться, даже если они будут читать сотни разных книг и упражняться по десять часов в сутки. И я делаю этим чертям из супермаркета сногсшибательную репутацию!
Что ж такое-то, черт возьми?!
Мой автомобиль уперся в задницу грязного желтого «Икаруса», и я лишился возможности увидеть, насколько далеко тянется пробка. Метрах в десяти впереди был перекресток. Слева от меня стоял такой же нетерпеливый «двести пятый» «пежо», владелец которого даже пытался высунуть голову из окна, потому что ему обзор закрывал мусоровоз. Правая полоса неожиданно оказалась свободна.
Я взглянул в боковое зеркало, вывернул руль вправо и воткнул первую передачу. Широкий и покрытый пылью зад «Икаруса» медленно поплыл передо мной, как скала перед парусником. Я выехал на правую полосу и, увидев впереди мигающий зеленый сигнал светофора, рванул вперед. Я был уверен, что успею проскочить перекресток!
«Знаешь, у каждого человека на пути стоит забор, – сказал добряк и чудик Сережка Косилов, – такая, знаешь, конкретная бетонная баррикада»…
Я уже почти пролетел перекресток – оставалось всего каких-нибудь три метра, – как в меня справа на полном ходу врезалось нечто большое и черное с оскаленной сверкающей пастью. Я выпустил руль из рук, закрываясь от осколков стекла, мою машину развернуло на девяносто градусов, зад занесло влево, и я смог увидеть, что же такое на меня наехало. Каким-то свободным кусочком сознания я успел отметить, что это был огромный черный «лендкрузер». Затем последовал второй удар, менее сильный – это меня бросило на проезжавший мимо «Жигуль». Затем еще удар, совсем слабый, – это моего железного коня царапнули по заднему бамперу.
Вскоре все замерло. Причем не только снаружи, но и у меня внутри.
Миша, ты попадал в автокатастрофу?.. Ой, прости, конечно, я не хочу ничего такого тебе накликать. Тьфу, не дай Бог… А-а, машины нет? Ну, будет когда-нибудь… Только когда пойдешь выбирать тачку, внимательно отнесись к такому моменту, как результаты краш-теста. Конечно, вероятность твоего попадания в серьезную аварию невелика – можно всю жизнь ездить без единой царапины, такое бывает, – но, блин, если уж попадать, то лучше на такой тачке, которая не сложится в гармошку вместе с тобой, как консервная банка с сардинкой внутри.
Ну, это я к слову. Разумеется, в те минуты я думал не о краш-тестах. Я понял, что больше никуда не еду. Ехать было не просто некуда, но и не на чем. Моя машина стала похожа на… я не знаю, как это назвать – наверно, что-то из коллекции Энди Уорхола, – но совершенно ясно было, что она больше никогда не тронется с места и даже в гараж ее придется заталкивать вручную. Впрочем, гораздо больше меня убивало то, что я сам уже никогда не смогу сесть за руль!
Оценить состояние своего авто я смог только через полчаса после столкновения, а до тех пор я просто сидел на асфальте возле машины и пытался закурить. Даже те немногочисленные очевидцы, нашедшие время поинтересоваться моим состоянием, в ужасе отшатывались. Водитель «крузера» тоже держался от меня на расстоянии. Полагаю, он чувствовал себя не лучше, чем его несостоявшаяся жертва.
Я вдруг понял, вернее, даже физически ощутил, что значит переступить черту. Это когда твоя жизнь разламывается ровно пополам – «до» и «после». Вот теперь моя жизнь, наверно, так и разломилась. До встречи с черным джипом на этом чертовом перекрестке я был одним человеком, а теперь у меня все будет иначе. Я даже не мог точно понять, в чем дело, но вот именно теперь…
Хотя, может быть, и раньше – когда я заполучил проклятую камеру. Нет?
Да! Именно так! Все началось гораздо раньше. До вчерашнего утра все было в порядке – в том порядке вещей, к которому я привык. Теперь же словно все мои внутренности, включая мозги, взяли в жесткий кулак и как следует встряхнули. Нет уже никакого безмятежного прошлого, есть только отвратительное, поганое на вкус, вибрирующее в груди «сейчас»…
В момент этого озарения я даже почувствовал на языке вкус железа и сплюнул на асфальт. Водитель джипа так ко мне и не подошел в те минуты, и я был благодарен ему за это, потому что в противном случае мне пришлось бы нести реальную ответственность за
Мы парализовали движение практически по всему проспекту. Четыре автомобиля были раскиданы по перекрестку, как игрушки в комнате шаловливого ребенка, и объехать их не представлялось никакой возможности. Уже через полчаса на проспекте творилось нечто невообразимое: автомобили пытались вырваться из плена, выруливая на пешеходные дорожки и газоны, рев клаксонов оглушал, а на тротуарах столпились зеваки – десятки человек забыли о своих неотложных делах, чтобы посмотреть, нет ли свежего жмурика.
«Сволочи, – думал я, глядя на них исподлобья, – вам всегда интересно, не сдох ли кто-нибудь в этом безумном мире раньше вас. Приятно осознавать, что кого-то ты уже пережил, даст Бог, переживешь и еще кучу народа…»
К тому моменту, когда приехала бригада ГИБДД, я уже немного пришел в себя и смог более-менее адекватно оценивать обстановку. Вот тогда я и осмотрел внимательно свою машину и понял, что она больше не ездок. Во всяком случае, заниматься ее восстановлением я не собирался даже при условии хороших страховых выплат, потому что заставить себя сесть за руль – это будто снова войти в кабинет психиатра, лечившего тебя электрошоком.
Когда рисовали схемы и оформляли происшествие со страховщиками, водитель «крузера» все же соизволил заговорить со мной. Это был невысокий мужчина лет пятидесяти, лысоватый и совсем не крутой и уверенный в себе, каким, наверно, был час назад. В глазах его стоял животный страх.
– Ты… это… – пробормотал он, взяв меня за руку, – ты вообще как, нормально, а? Понимаешь, чувак, тут, блин, совсем…
Я молча кивал, слушая монолог о тяжелой жизни простого русского бизнесмена, от которой он пытался сбежать по оживленному проспекту со скоростью 90 км/ч. Что я мог ответить? Что он козел, которому повезло врезаться в правый борт «шевроле», а не в группу школьников, переходящих дорогу? Не думаю, что он оценит всю степень своего везения.
– Ты… это… – продолжал мужик, – извини, друг… торопился очень… Кхм, твою мать, блин…
Он опустил руки и отвернулся.
«Лучше не скажешь, – подумал я. – Надо выбить это золотыми буквами и повесить на стену в рамке».
Через несколько часов, когда моя машина уже покоилась на ближайшей к проспекту автостоянке, побитая и позабытая, а страховые агенты подсчитывали, на сколько они попали, я мирно пил коньяк в баре недалеко от своего дома. Компанию мне составляла только моя видеокамера. По непонятным
