переход табуна через Омолон невозможно.

Старый след Костиной нарты уводит в лабиринт заснеженных проток. Удивляюсь необычайной мощи чозениевых и тополевых рощ на островах. Вокруг вздымаются могучие стволы, смыкаясь тяжелыми снежными кронами над белыми протоками. Мчимся словно в снежных туннелях, освещенных искусственным матовым светом.

Ромул скользит на своей легкой нарточке, внимательно оглядывая заснеженные островные чащи. На гибких ивовых ветвях сидят рябчики. Вспоминаю день, когда мы ехали с Марией на факторию. Так же, как тогда, непуганые птицы не улетают, близоруко приглядываясь к бегущим оленям.

В молодых ивовых рощах снег сплошь утоптан заячьими лапами. Среди стволов мелькают заячьи уши. В этих дебрях зайцы почти не боятся человека и похожи на кроликов.

Проехали километров пятнадцать. Протоку пересекает тропа лосиных следов. Неожиданно Ромул сворачивает по следу и скрывается в боковой протоке.

— Куда помчался бригадир? Разве догонишь лосей на оленьей упряжке?

Гоним свои нарты вслед. Отдохнувшие олени переходят в галоп. Настигаем Ромула. Свернув в узкую протоку, он остановил нарту у просветленной рощи высокоствольных чозений.

— Нартовой дорогой лучше ехать, — советует Костя. — По компасу проложил, прямо на тот берег.

— Обед оленям искать будем, — отвечает Ромул, вытаскивая кисет и трубку. Он хитровато щурит свои продолговатые монгольские глаза.

Костя свертывает и закуривает гигантскую «козью ножку».

— Ягельников на островах нет. Я уже искал.

Остановились у самого края чозениевой рощи. Повсюду следы лосей. Но странно — объеденных прутьев и обгрызенной коры не видно. Лоси, как северные олени, копытили тут снег.

Лесные великаны не едят ягельников. Что искали они под снежным одеялом?

Ромул выколачивает пепел, прячет трубочку, достает с нарты короткую деревянную лопатку с хитроумно подвязанным ремешком и разгребает снег. С ремешком раскидывать снег лопаткой очень удобно.

— Что такое?

Под снегом нежно зеленеют растеньица, похожие на крошечные тропические пальмы. Пушистые зеленоватые стебельки густо застилают песчаную отмель.

Хвощи?!

Ромул идет вдоль протоки, копая снег, и везде ковер хвощей еще сохраняет под снегом свою свежесть.

— Совсем жирные станут олени — хвощи зимой все равно что масло людям! — бормочет бригадир, разгребая новые и новые снежные лунки.

Переглядываемся с Костей. Вот так Ромул! В хвощах химики обнаружили уйму белков, и олени на этих глухих протоках подкрепят свои силы в дальнем переходе через Омолон.

Как хорошо, что с нами Ромул! Всю жизнь кочевал он с оленями, великолепно изучил повадки этих полудиких животных. С таким бригадиром можно проложить дорогу хоть куда.

В стойбище возвращаемся ночью. Усталости как не бывало, на душе легко и свободно. Луна освещает таинственным светом снежные коридоры проток. Опустив повод, еду последним. За Костиной нартой олени бегут ровной рысью. Маршрут завтрашнего похода размечен. Опять приходится откладывать поездку на факторию, к Марии. Но теперь, кажется, ждать недолго.

Олени рванули галопом, выносят нарту по крутому скату на террасу. В лунном мареве палатки и яранги кажутся фантастическим серебряным городом. В стойбище не спят, красноватые искры вылетают из труб. Ожидают разведку…

В эту лунную зимнюю ночь не ложимся. Все понимают, что переход через Омолон отрежет все пути отступления. Приподнятое, тревожное чувство охватывает всех участников рискованного похода к Синему хребту.

Рассвет ожидаем в большой палатке красного уголка. Рассказываю пастухам о встрече с Бурановым на льду Колымы, о передаче совхоза Дальнему строительству, о гидроплане, который, вероятно, прилетит из Магадана, когда русло Омолона очистится ото льда.

Не успеваю отвечать на вопросы. Наши пастухи родились в Колымской тундре, еще не видели многоэтажных городских домов, железной дороги, фабрик. Рассказ о городе в тайге, о рудных предприятиях, экскаваторах, бульдозерах, пассажирских автобусах, совершающих рейсы в дебрях Колымской тайги, кажется им красивой сказкой.

Пора собирать табун. Пинэтаун уходит с пастухами в тайгу. Снимаем стойбище. На лунной поляне у обрыва террасы выстраивается вторая вереница груженых нарт.

Тайга наполняется шорохом и скрипом. Приближается табун.

В четыре часа утра выступаем в поход. Светит лунная ночь. Впереди по снежному полю замерзшего Омолона подпрыгивает на своей «этажерке» Ромул, за ним едем мы с Костей. Позади, растянувшись широкой лентой, бредут олени. Их здесь три тысячи. Справа и слева, точно в сторожевом охранении, — Пинэтаун и Кымыургин.

Цепь пеших пастухов замыкает табун. В хвосте медленно плывет поезд груженых нарт. В лунном сиянии наше шествие напоминает кавалерийскую часть, растянувшуюся на марше.

Светлеет. Табун входит в лабиринт омолонских проток. Оглядываясь, уже не вижу хвоста растянувшейся колонны.

Дважды Ромул останавливал табун в глухих омолонских протоках, найденных накануне. Проголодавшиеся олени рассыпались по заснеженным берегам, разгребали копытами рыхлый снег и с жадностью поедали зеленоватые стебельки хвощей. После отдыха они преодолели полосу мертвой, сгоревшей тайги и благополучно вышли на ягельные склоны заомолонских сопок.

Отельное стойбище ставим в просветленной тайге на верхнем склоне гольца. Между деревьями белеет сглаженная его вершина.

Поднимаемся с Костей на лысину, обдутую ветрами. Суровый зимний ландшафт тайги ожил. Среди лиственниц медленно поднимаются столбики дыма, на утоптанном снегу чернеют нарты. В просветленной тайге, на пологих склонах, повсюду копытят снег олени.

Распадки, заросшие коричневыми мохнатыми лиственницами, открываются в широкую пойму Омолона. Бесчисленные острова уходят к горизонту, туда, где остался покинутый берег.

Все пути к отступлению отрезаны. Отел близок, и тревожить оленей больше нельзя. После отела настанет весна, вскроется Омолон и останется один путь — вперед, к Синему хребту.

Костя, опираясь на посох, задумчиво разглядывает Омолон, закутанный в снежное покрывало.

Что ожидает впереди? Как встретят непрошеных гостей кочевники Синего хребта?

Еще засветло мы с Костей приехали на факторию, проложив прямой санный путь от стойбища за Омолоном. Завтра по нашему следу пастухи пригонят караван пустых нарт. Наберем продовольствия на всю весну и лето. Ведь груз нужно успеть вывезти санным путем к ближней безлесной группе заомолонских сопок. Там, на пути к далекому Синему хребту, Ромул решил переждать с оленями опасную комариную пору.

Собаки дедушки Михася подняли невероятный гвалт, когда наши упряжки подкатили к фактории.

Знакомая дверь, обитая лосиной шкурой, распахнулась, и на морозное крыльцо выскочила Мария в легкой кофточке и лыжных брюках. Белой куропаткой слетела девушка с крыльца.

— Сумасшедшая рыба, простудишься!.. — завопил Костя.

Бросив оленей, я подхватил Марию в охапку и понес в дом. Девушка уткнулась лицом в пушистый мех кухлянки. Так и вошел я с ней на руках в пустой магазин фактории.

К счастью, Котельникова не было за стойкой. Мария подняла зеленовато-голубые глаза, влажные от