— Остановите их! — заорал кавалерийский полковник. Он имел в виду не французов, а британскую пехоту.
Сабли выскользнули из ножен, конные двинулись вперед, чтобы заставить свою пехоту остановиться.
«Красномундирники» пятились. Раненые умоляли товарищей не бросать их. Кое-кто из офицеров и солдат пытался прекратить распространение паники, но батальоны были обезглавлены, они понимали, что битва проиграна — раз их знамена увезены в тыл, — и видели, что длинные штыки французов вот-вот дотянутся до них. Личные волонтеры Принца Уэльского оглядывались назад, ожидая приказов, но видели только своего перепуганного и полуослепшего полковника, скачущего назад. За полковником виднелась кавалерия. «Красномундирники» поглядывали налево, где свободное пространство рождало надежду на успех бегства. Они перестали быть солдатами, они превратились в толпу, готовую вот-вот обратиться в паническое бегство. И тут, покрывая шум барабанов, стук копыт, треск залпов британских гвардейцев и крики французов, восхваляющих своего Императора, над полем боя разнесся могучий голос.
— Южный Эссекский! Стой! — голос проникал повсюду, распространяясь между залитой кровью землей и дымной пеленой. — Сержант Харпер!
— Сэр! — донесся с тыла батальона голос Харпера.
— Убивать всякого, кто сделает еще хоть шаг назад, не исключая офицеров!
— Есть, сэр! — ярость, слышавшаяся в голосе Харпера звучала обещанием, что он действительно готов прикончить любого, кто посмеет отступать.
Шарп стоял перед батальоном, развернувшись спиной к французской колонне. Его лошадь, на которой ездил д’Аламбор, держал под уздцы сержант из гренадерской роты. Шарп подозревал, что парень готов вскочить в седло и дать деру, тот смотрел на него со страхом и неудовольствием.
— Веди лошадь сюда! — скомандовал ему Шарп, но без злости, ровным голосом, как будто сзади на расстоянии пистолетного выстрела не было никакой чертовски огромной колонны победоносных французов, готовой перевалить через гребень.
— Веди лошадь сюда! Живо! — Шарп хотел забраться на лошадь, чтобы все солдаты батальона видели его. У этих ребят не было больше знамен, у них осталось слишком мало офицеров, так что им надо было видеть того, кто в состоянии повести их, кто осмеливается не бояться этой страшной, грохочущей барабанами тучи, подошедшей так близко.
— Построиться! Быстро!
Шарп сунул винтовку в кобуру седла, потом неуклюже залез на лошадь. В душе он боялся, потому что ожидал залпа французских мушкетов, которые сметут его вместе с лошадью, но перед лицом испуганного батальона не смел показать вида. Они знали его, доверяли ему, и Шарп знал — они будут драться как проклятые, дай им только шанс и вождя. Он поблагодарил подведшего лошадь сержанта и, продев левый носок в стремя, повернулся, оглядывая четыре неровные шеренги.
— Проверьте, заряжены ли ружья! — он тронул лошадь, поворачиваясь к врагу. Господи, как они близко! Французы направлялись к открытому пространству справа от Личных волонтеров Принца Уэльского, где сбежавший батальон образовал брешь в линии. Шарп поразмышлял, не стоит ли заткнуть ее своими людьми, но было уже поздно. Французы почти прорвали линию британцев, и таким образом подставили под огонь свой открытый правый фланг. На этом фланге гарцевал на коне французский офицер; он направил шпагу на Шарпа, видимо, указывая своим людям цель. Самоуверенный вид этого офицера взбесил Шарпа; он с презрением отвернулся от врага и обратился к своим солдатам.
— Мы выдвигаемся! А потом угостим этих вшивых ублюдков несколькими мушкетными залпами!
Он посмотрел на ловивших его слова солдат. Закопченные, окровавленные, пристыженные, они теперь воспряли духом, а их мушкеты были заряжены. Да, этот батальон мог показаться малочисленным и полуразбитым, но для Шарпа он представлял собой орудие, способное сражаться с убийственной силой. Полковник моргнул, когда пуля пролетела совсем близко от его лица, но, потянув из ножен длинный палаш, улыбнулся. Он хотел, чтобы все заметили его радость, потому что это был именно тот момент, когда солдат начинает ощущать удовольствие от убийства. Угрызения совести и жалость придут позже, они — привилегия победителей, но теперь это отребье будет убивать, и враг должен трепетать, видя наслаждение, с которым оно это делает. Шарп вскинул палаш, потом опустил его, указывая на врага.
— Батальон, приготовиться к маршу! Сержант Харпер, командуйте!
— Батальон! — раздался уверенный и сильный голос ирландца, голос человека, который спокойно выполняет свою работу. — Батальон! Вперед, марш!
И они пошли. Еще несколько секунд назад они пятились, ломая строй, но теперь, получив вождя, двинулись вперед, навстречу победоносной Гвардии. Шарп по-прежнему сидел на лошади, позволяя батальону обтекать его с обеих сторон, и только потом поехал вперед, одинокий всадник в центре марширующего батальона. Он видел, что брунсвикский батальон поливает огнем дальний от них фланг французской колонны, но его огня не достаточно было, чтобы остановить Гвардию, разве только отвлечь ее внимание от Личных волонтеров Принца Уэльского. Войск на пути колонны по-прежнему не было, тем временем ее задние шеренги нестройно подтягивались вперед, образуя линию, способную смести парализованных обороняющихся с гребня холма мушкетными залпами. Позади Гвардии, ниже по склону, сосредоточились кавалерия и легкая пехота, готовясь превратить поражение англичан в побоище.
— Гренадерская рота, стой! Батальон, к повороту! Заходи вправо! — Шарп рисковал, что в пылу и шуме битвы его приказ может быть неправильно понят и исполнен. Проще было бы остановить батальон и открыть огонь по колонне, но в результате такого компромисса добрая половина батальона оказывалась слишком далеко от врага. Если же поворот удастся как задумано, батальон словно створка открывающейся двери окажется напротив перестраивающегося фланга противника. Правофланговая гренадерская рота остановилась, остальные роты совершали захождение.
— В две шеренги!
Сержант Хакфилд торопил легкую роту, которой надо было пройти дальше прочих. Линия получилась не ровная, но это не имело значения. Мушкеты были готовы бить по французам, и Шарп почувствовал возбуждение, снова ведя батальон в бой. Он видел, как меняется в лице французский верховой офицер, который прекрасно понял, какой кошмар вот-вот обрушится на его людей.
— Стой! — Шарп остановил батальон в пятидесяти шагах от фланга колонны. Все поле боя сосредоточилось сейчас на этом задымленном пространстве в несколько десятков шагов. — Готовсь! — Тяжелые мушкеты прыгнули к плечам. Шарп выждал еще немного. Он видел, как рты гвардейцев раскрылись, чтобы пропеть новую литанию в честь своего императора, но прежде чем они успели издать хоть слово, он скомандовал: «Пли!»
До него донесся хорошо знакомый звук, этот проклятый звук — треск мушкетов батальона, выплевывающих пули, он видел, как вздрогнуло не построившееся еще крыло колонны когда пули вонзились в него. Несколько французов выстрелили в ответ, но они еще шли, а их ружья были разбалансированы примкнутыми штыками, так что точность получилась никакой.
Верховой офицер оказался на земле, он полз, стараясь выбраться из под бьющейся лошади. Харпер дал команду перезаряжать. Саймон Доггет, по-прежнему сидя на лошади, стрелял через головы солдат из пистолета. Замелькали шомпола: пехотинцы торопливо забивали пули в стволы.
Батальон Шарпа угрожал правому флангу Императорской Гвардии, а на левом ее фланге брусквикцы дали еще один залп. Но с фронта перед колонной не было никого кроме спин бегущих «красномундирников». Британская кавалерия сблизилась с беглецами, но прежде чем в дело пошли сабли, среди последних вдруг появился герцог Веллингтон, и кое-кто из солдат остановился, повинуясь его властному голосу. Среди беглецов засновали офицеры штаба, хаос сменился подобием порядка, мушкеты были направлены на врага, и нестройный залп обрушился на голову колонны. Осажденная с трех сторон, Гвардия попятилась, избегая мушкетного огня.
Шарп видел, как задние ряды толкают вперед застывшие на месте передние.
— Пли! — на правый фланг французов обрушилась еще порция пуль. Колонна еще пыталась двигаться, ее задние шеренги медленно разворачивались в линию, и Шарп понял, что судьба все битвы зависит от следующих нескольких секунд. Если французам удастся зайти вперед головы собственной колонны, они просто затопят гребень, и редкая линия британцев будет прорвана. Но если колонну отбросят назад, англичане получат передышку, которую им дадут или пруссаки или сумерки, и спасутся от