было километров сорок, и естественно, что никакой Стены и ничего, что творилось по ту её сторону, мы не видели. Поэтому нам самим нечего рассказать, зато мы всегда с интересом слушаем чужие истории.
Стену должны были убрать в три часа дня. Мы дождались, когда будет три ноль одна, и поехали.
Гагарин мне объяснил, что лучше всего – это просто обнять его сзади, но обнять, так сказать, гибко: то есть когда он наклоняется в сторону, или вперёд, или назад – то отклоняться вместе с ним. Главное – не препятствовать и не стараться помочь.
Я поклялась, кровь из носу, следовать инструкциям. И мы, разумеется, завалились на первом же повороте – хотя, казалось бы…
Урок я усвоила сразу – тем более что именно носом я в плечо Гагарина и ткнулась. Хорошо ткнулась, так что всё свершилось по клятве. Но это был первый и последний случай моего разгильдяйства. Произошедшего от общей расслабленности. И даже не просто расслабленности. Разнеженности. Уж очень здорово это было – сесть сзади, обнять, прижаться…
Ну, вы меня, наверное, понимаете.
А если не понимаете, так и идите к духам. Мне не о чем с вами говорить.
Да, я звучу, как кошка. И что?
До южной оконечности острова мы домчались почти мгновенно, а дальше была та самая дорога. О которой я не знала ничего, а Гагарин, как оказалось, не всё.
Потом уже я прочитала, что эту дорогу и ещё несколько других, подобных ей, построили в первые десять лет колонизации, и по тому проекту все острова должны были быть соединены мостами. Но для того, чтобы начать строить мосты, надо было проложить несколько таких вот временных «технических» дорог. В результате мосты не построили, дороги почти забросили – поскольку те мизерные грузоперевозки, которые у нас практикуются, вполне можно осуществлять и по воздуху…
Так вот, объясняю, что такое «техническая дорога»: это трёхметровой ширины полотно из неплохо подогнанных и надёжно скреплённых плит неизвестного мне серого пупырчатого материала, который не похож ни на металл, ни на камень, ни на пластик – ни на что не похож. И семьдесят пять наших лет для него ничто…
Просто местами из-под этого полотна выкрошилась порода.
Но мы не упали. Хотя ехать по таким участкам было жутко. Как по подвесному мосту: дорога проседает, раскачивается или же она настолько накренилась, что напоминает скат крыши. А рядом обрыв, и какой обрыв!..
Даже когда просто стоишь рядом с таким обрывом, хочется, чтобы за спиной был парашют.
А парашюта нет.
(Потом мы узнали, что землюки специально ничего не исправляли: это у них была
Я сказала «жутко, как по подвесному мосту»? Дура. Вот когда мы действительно подъехали к подвесному мосту…
Это да.
114
Я немного просчитался то ли с центровкой, то ли с углом установки крыла: машина всё норовила задрать нос. Я парировал это её намерение рулём высоты, сильно отдавая ручку от себя – и вынужденно держал весьма среднюю скорость. Впрочем, полёт всё равно получался более быстрый, чем на вертолёте…
От сильного ветра в лицо Кумико стало, кажется, немного лучше; во всяком случае, этот пугающий меня восковой оттенок кожи пропал, она была теперь просто бледна, но и только. Несколько раз она почти приходила в себя, поворачивала голову, я видел, как под веками движутся глаза. Потом вновь обмякала.
Мы долетели быстро, но сесть я смог только с третьего раза.
Только когда я с Кумико на руках подбегал к лесопилке, меня пронзила мысль: а вдруг и док Ригдзин, подхватив семейство, понёсся за счастьем? Но он оказался благоразумен.
Я коротко объяснил, что произошло, он кивнул и велел дочерям быстро разворачивать операционную. Я думал, он заберёт Кумико в подвал, там у него всякие машины и приспособления, большей частью незаконные, но нет – под навесом поставили раскладной стол, столик, лампу, расстелили простыни…
Маруся увела меня на веранду, чтобы я не дёргался зря, и только я успел написать записку шерифу, чтоб он послал кого-нибудь на Коробок, а Маруся – заварить чай, как пришёл док в сопровождении старших дочерей, они сдирали на ходу бумажные передники, местами простроченные красными пунктирами.
– Ну вот, – сказал Ригдзин. – Я называю это: мастерство.
– Что, уже всё? – спросила Маруся.
– Представьте себе, дорогая, – и док самодовольно развалился на плетёном диванчике. – Дорогой Север, ваша девушка вне опасности… если вам, конечно, не взбредёт в голову забрать её немедленно.
– Действительно уже всё? – не поверил я очевидному.
– Действительно. Ну, простейший случай, простейший. И повезло, конечно, мы сразу попали на кровоточащий сосуд, не пришлось искать, зря резать кость…
– Мне можно к ней?
– Сейчас девочки её перебинтуют, отвезут в спальню… Дорогая, налейте и операционной бригаде, они заслужили по глотку хорошего чая. Север, а вы слышали об этом массовом помешательстве, которое охватило полмира?
Кумико пришла в себя вскоре после операции, а теперь спала, именно спала, док накачал её снотворными экстрактами. Рядом дежурила девочка Настя, следила за пульсом, давлением, температурой. Я поцеловал Кумико в тёплую щёку, Настю – в макушку. Вышел. Достал трубочку. Руки тряслись.
Именно в этот момент далеко отсюда исчезла Стена.
Гагарин
Значит, чтобы было понятнее: обычный подвесной мост делают так: от опоры А к опоре Б прокидывают трос или два (можно и больше) и закрепляют в ненатянутом состоянии, потому что если натягивать их, то нагрузка на опоры и на сами тросы возрастает в разы. Потом на этих тросах через более или менее равные промежутки закрепляют тросики более тонкие, свисающие вниз, на которых и подвешивают настил. То есть фишка в чём? В том, что к провисающему тросу подвешено множество маятников разной длины и с разной, естественно, частотой колебаний, и любые возникшие возмущения соседними маятниками немедленно гасятся.
Этот же мост строили, руководствуясь принципом: нарушить как можно больше правил. Распять здравый смысл.
Два параллельных троса, натянутых туго, как струны. На них уложены деревянные доски, металлические решётки, где-то ближе к середине – что-то похожее на дорожные плиты. Наверное, настил этот как-то
