Я постоял, а потом ушёл тихо-тихо, стараясь ничем ни за что не задеть. И, конечно, задел.

Офицера звали Панчо, и родом он был не с коренной Земли, а с Примаверы, старейшей из колоний (если не считать колониями древние и абсолютно зависимые от Земли крошечные поселения на Марсе и Титане – ну и ещё совершенно безумный Орбитвилль, просуществовавший тем не менее почти сто лет). Примавера была полностью интегрирована с Землёй, имела прозвище «Шестой континент» (хотя, мне кажется, на Земле их всё-таки четыре… или пятым они считают свой океан? – в общем, не знаю), гражданство и правительство у них было общее, и вообще это был такой старый тесный союз внутри Конфедерации, называвшийся Тринити: Земля, Примавера и Нова.

Не знаю, сказалось ли происхождение или что-то другое, но Панчо проявил себя не полным землюком. Он не отправил нас назад и не посадил в изолятор – хотя мог и вообще-то был обязан. Он только сказал: не мозольте глаза, вот вам угол, вот вам койка – и сидите тихо. Когда Стену уберут, я вас выпущу. И тогда уж – как-нибудь сами.

Угол, что нам достался, был маленькой комнаткой при огромном пустом ангаре. В этот ангар можно было завести средних размеров дирижабль. В комнатке же стояла только койка, а сразу за дверью – стойка с бутербродами и гигиеническая кабинка-трансформер, я про такие только читал, а своими глазами ещё не видел. Подходишь, нажимаешь на квадратик с нужным знаком, происходит такой звук: «Вж-ш-шиу!» – и за дверью уже то, что тебе надо: или унитаз, или душ, или стоячая ванна, или массаж, или какая-то шуршащая гадость, от которой с тела (хорошо, что не с головы!) исчезли все волосы. И Лю сказала, что ею же можно вывести с тела все тату.

Ну, этого мы пока не собирались делать…

Койка тоже была своеобразная: раздвижная пластмассовая рама на одной круглой ножке, и внутри этой рамы как бы насыпана груда маленьких шерстяных шариков. Совсем маленьких, с горошину размером. Они совершенно ничем не связаны, просто висят в воздухе, но при этом не разлетаются, держат тебя так, будто лежишь в гамаке, укрывают – как-то очень уютно, не жарко, не холодно… ну и не мешают, не лезут никуда…

В общем, выбираться из этой койки нам не хотелось совсем. А мы, собственно, и не выбирались. Иногда – поесть, попить.

Интересно – мы почти не разговаривали. То ли боялись, что нас подслушают (если подсматривают – так и духи с ними), то ли любой разговор мог разрушить безмятежность, а мы этого не хотели. Не знаю.

Каждый час мог оказать последним. И каждая минута.

Наверное, это будет долго, скучно и утомительно: рассказывать в деталях, как я сделал за три дня самолёт. Сделал. Чтоб было понятно: я ведь ничего не изобретал, я всё это помнил, видел, знал, что должно получиться в результате… Ну, так у меня устроена память, я уже говорил. Всё, что нормальным людям для наглядности (и чтобы убедиться в правильности своих предположений) приходится изображать на бумаге, потом делать масштабные модельки, ну и так далее, я могу произвести в уме. Вывести запомненные когда-то чертежи, что-то в них поправить, представить, как всё это будет выглядеть в реальности, понять, какие изменения к чему приведут… В итоге получается этакий полноразмерный фантом, который я реально вижу. И остаётся только использовать его как форму для отливки или как стапель для монтажа.

Да, мозги, конечно, устают. И отвлекаться нельзя.

Опишу коротко, что получилось. Фюзеляж Собаки поставлен на толстенькие и довольно большого диаметра дутики от автожира; автожир взлетает с разбега, ему нужны колёса побольше, чем у вертолёта. Вся трансмиссия выброшена к духам, на хвостовики моторов насажены винты – толкающие. Там, где был ротор, – примитивное полумягкое крыло: две четырёхметровых трубы двенадцатисантиметрового сечения, соединённые под небольшим углом, деревянные нервюры в центре и на концах крыльев (срединная – из бонгового бруса, концевые – выпилены из древней, хорошо высохшей столешницы), передняя кромка крыла – четырёхсантиметровая труба, задняя – туго натянутый тросик. По ходу работы я отказался от идеи подвесить крыло на шарнире, поставил его жёстко и закрепил подкосами. Пришлось устанавливать элероны, но это оказалось менее геморройно, чем я думал. Стабилизатор и киль я тоже сделал не так, как первоначально собирался, то есть не склеил их из реек (клей, когда я его сварил, чем-то мне не понравился, и я решил не рисковать) – а просто выпилил из второй столешницы, придал профиль, а потом прорезал корончатой пилой около сотни отверстий, выбрав почти три четверти древесины. Всё это я прикрутил болтами к хвостовой балке. Рули я использовал от «Махмади», пластиковые, а элероны сделал из обломков его же ротора. Водяной бак от автожира очень удачно уместился на месте трансмиссии; теперь горючего хватало на восемь часов полёта на крейсерской мощности – а по моим прикидкам такая мощность была явно избыточной, самолёт в этом смысле гораздо экономичнее и вертолётов, и автожиров. Самым кропотливым делом оказалось натягивать и закреплять плёнку – и, подозреваю, без Кумико я бы не справился. Или справился. Не знаю…

Когда всё было готово, когда я погасил, рассыпал «фантом», когда убедился, что машина в общем похожа на то, что я хотел сделать, – я дал себе час отдохнуть. Каменный мёд помогал, откладывая сон на когда-нибудь, но умственную усталость он всё-таки не снимал до конца.

Было совсем раннее утро, Кумико спала, а солнце ещё не поднялось, но находилось где-то совсем рядом с уровнем горизонта. Кольцо, огненно-красная (предупреждение о надвигающемся новом шторме!) тонкая линия делила небо пополам, чуть загибаясь и чуть расширяясь ближе к зениту, там оно было дымчато- белым на бирюзовом фоне неба, и там же висели две бледные половинки лун, Розиты и Хуаниты, казавшиеся почему-то неправдоподобно огромными. Вокруг острова, насколько хватало глаз, стелился туман. Далеко на севере плотной группой шли три крупных дирижабля, и ещё три, вразброс, висели