остался, потом появились Геращенко и Распопова с Боборыкиным, и начальство приехало, и ОМОН подогнали, потому что народу вокруг скопилось больше, чем на первомайской демонстрации.
— Сколько детей?
— Сто двадцать семь.
— Ох…еть, — сказало начальство. — В двухкомнатной квартире?
— Сами удивляемся.
— Может, секта какая? ОМОН готов к штурму?
— Какой штурм?! Там малявки по пять-семь лет! Старшему, наверно, есть двадцать, но он даун не е…аться!
— Там перекрытия не выдержат. Надо срочно эвакуировать жителей!
— Родственников, родственников на переговоры пошлите!
Пиворас проснулся от невероятного шума во дворе и вылез узнать, в чем дело. Дело пахло керосином, и не требовалось большого ума, чтобы связать одно с другим и понять, что добрую тетку надо спасать. Сам он ничего сделать не мог, но Альбин Петрович прекрасно знал человека, который мог многое, если не все.
Мама.
…Одинаковы-с-лица просто обалдели, когда барчук вернулся домой сам.
— Мама дома?
Просто Коля кивнул. Коля-второй внутренне подобрался: весь вид барчука говорил о грядущих неприятностях.
Альбин прошел в дом и обнаружил Лиану Степановну в кабинете о чем-то яростно спорящей по телефону.
— Мама… — позвал Пиворас от порога.
— Подожди, я занята! — оборвала она. — Нет, не вам!.. Я не понимаю, чем вызвано подобное…
Тут она крутанулась в кресле и уставилась на Алика.
— Я вам завтра перезвоню, — упавшим голосом сказала она и положила трубку. — Алик, ты вернулся? Сам?
Алик не прошел в кабинет. Опершись о косяк, он взахлеб, путаясь и заикаясь, рассказал про добрую тетку, что она в беде и что сейчас ее будут убивать… А мама слушала, не перебивая, эту галиматью и кивала, и глаза у нее блестели… и щеки тоже…
Потом она сказала:
— Нет.
И Пиворас чуть не подавился всеми словами, что собирался еще сказать.
— Почему?
— Алик, это милиция. Это закон, это сила. Я не могу идти против такой силы.
Альбин Петрович готов был плакать. Он не ревел, когда его избивали на улице, не ревел, когда нечего было жрать, но сейчас очень хотелось залиться слезами. Мама права. Но можно ведь попробовать.
— Мама, ну пожалуйста. Я больше не буду убегать, никогда-никогда! Ну сделай что-нибудь!
Лиана Степановна только головой качала.
Так они плакали друг против друга, минуты две, не больше… а потом Пиворас сказал:
— Ладно, я тогда пойду. Не теряй, я вернусь сегодня. Честно.
Мама кивнула: верю, ступай.
В квартире у Марины Васильевны царили мир и покой. Непонятные дела с пространством: все где-то устроились, и никто никому не мешал.
Евгений кашеварил на кухне, не обращая решительно никакого внимания на шум с улицы.
Зато Марина обращала. Она смотрела, как подъезжают служебные машины, как курит у соседнего подъезда команда здоровенных мужиков в камуфляже и черных масках.
Зазвонил телефон.
— Да!
— Марина Васильевна, с вами говорит начальник управления внутренних дел Большой Ольховки Сбитень Александр Иванович. Предлагаем немедленно освободить детей.
— Это мои дети.
— Перестаньте молоть чепуху! Тут ваша сестра, она говорит, что у вас никогда не было детей.
— А теперь есть.
— У вас там, наверное, шагу негде ступить да еще вонь от кошек!
Немедленно освободите детей.
— У нас вполне просторно и уютно, зайдите и убедитесь сами.
— Вы предлагаете обменять меня на заложников? Согласен, встречайте.
— Нет никаких заложников, они мои дети, они домой пришли, вы совсем тупой?!
В трубке пошептались, заговорила Наташа:
— Тетка Мика, послушай их. Ну пускай ребятишки выйдут. Разберутся люди и обратно их тебе вернут…
— Наташенька, ты ведь сама не веришь в это, зачем меня обманывать!
— Мариночка, ты не в себе, ты устала. Ну давай я к тебе войду, все хорошо будет, успокойся!
В окна ударили столбы света. Хрипло огласил окрестности мегафон:
— Всем посторонним покинуть район операции. Повторяю: всем немедленно покинуть оцепленную территорию. Гражданка Кулик, предлагаем немедленно сдаться, иначе мы начинаем штурм.
— Мама! — заголосили дети. — Мамочка!
— Ма, не подходи к окну! — предупредила Кира.
Звякнуло стекло, что-то просвистело рядом с ухом, взорвался плафон на кухне.
— Всем на пол! — велела Марина Васильевна.
Снайпер выстрелил для острастки, чтобы сумасшедшая тетка не вздумала торчать у окна. Он собирался выстрелить еще раз, как чей-то голос прогремел: «Отставить пальбу!»
Сбитень и все прочие в недоумении посмотрели на участкового.
— Вы совсем ё…у дались, что ли? Там дети.
— Иди на х…й, старлей.
Лопаницын пошел к подъезду, встал и сказал:
— Хрен кто сюда войдет.
Рядом с ним встала Галка. Боборыкин, немного помявшись, тоже встал на защиту подъезда. Совершенно непонятным образом материализовался Пиворас и еще Андрюшу с собой привел. Андрюша тут же намекнул Галке, что она похудела.
— Это кто? — поинтересовалась Геращенко у Пятачка.
— Альбин Петрович, надо полагать, — пожал плечами участковый.
На этом запись в народное ополчение не завершилась. Посланные Лианой Степановной для страховки барчука Одинаковы-с-лица во главе с Аскольдом чинно прошествовали мимо милицейского наряда и закрыли фланги.
— Аскольд Герольдович, — представился мамин секретарь.
— Николай, — хором сказали оба Коли.
— Это со мной, — объяснил Пиворас.
Бухта долго наблюдал этот балаган со стороны, потом плюнул — и рванул на помощь защитникам. Все равно пять тысяч пропали.
— Лопаницын, хватит вые…ываться, собирай свою дружину и уматывай, — приказало начальство после нескольких минут бесполезного ожидания.
— Геращенко, тебя тоже касается. А юноше простим на первый раз.
— Что, и майора мне не присвоите?
— Пятачок, не нарывайся, — краем рта прошипела Геращенко.
Лопаницын же не зарывался, он прикидывал и так и эдак, чтобы уйти живым и в тюрьму не попасть, и
