— Держитесь! Там внизу ручеек!

Мог бы не предупреждать! Я уже вцепился в гриву мертвой хваткой, выпучил глаза от напряжения и приготовился через секунду слететь с широкой гладкой спины в окружающую кромешную тьму. Водную преграду наши кони взяли, точно призовые скакуны, но я каким-то чудом удержался, и мы помчались вверх по противоположному склону.

По-моему, битюги летели карьером, но Колему и этого было мало — он все время подбодрял их громкими криками. Я смутно разглядел, как он пронесся сквозь калитку, и похолодел от ужаса: в такую щель мой коняга никак не протиснется! Я ошибся, но лишь отчасти — мое колено задело столб с такой силой, что я мысленно простился с этой ногой.

Столь же стремительно мы пересекли еще один луг, а затем Колем остановил своего скакуна и спешился.

— Чудесно прокатились! — произнес он с восторженным вздохом, но тут я, постанывая, сполз на траву. — Вы прихрамываете? Что с вами?

— Ударился коленом о столб калитки, — пробурчал я угрюмо, с трудом ковыляя и потирая коленную чашечку.

— Очень неприятно. Зато мы избежали длиннющей пешей прогулки. Лес-то вот он!

Мы перебрались через изгородь, и Колем долго вел меня между черными стволами, пока мы не вышли на прогалину в самом сердце леса к его укрытию. Чуть развиднелось, и я разглядел искусное сооружение из лапника и травы.

— Забирайтесь! — шепнул мой коллега в величайшем возбуждении. Глаза у него были широко раскрыты, на губах блуждала улыбка.

Ждать нам пришлось недолго. Едва за ветвями забрезжила заря, как послышался шорох, что-то задвигалось между деревьями, и на прогалину чередой вышли олени. Да, в течение многих лет я не видел в этом лесу ни единого оленя, а теперь они были прямо передо мной — и не один, не два, а много: кроткие самки и величественные в венце рогов самцы бродили по прогалине, пощипывая траву. Зрелище это было исполнено такой неописуемой красоты и умиротворения, что я чувствовал себя избранником судьбы и любовался им, забыв недавние невзгоды. Вблизи находилась барсучья нора, и Колем торжествующе дернул меня за рукав, когда его любимые звери вышли на прогалину поиграть со своими отпрысками.

А потом мы возвращались в душистом безмолвии леса по мягкому ковру сосновых игл, и Колем рассказывал и об оленях, и о других диких обитателях леса, и о растениях и цветах, которые можно найти только в таких потаенных уголках. Казалось, он знает о них все, и я осознал всю глубину интереса, украшавшего его жизнь. У него в руках был ключ к волшебному миру.

Когда мы вышли на луг, из-за холма выплыло солнце, и, оглянувшись, я увидел среди темных древесных стволов голубые озерца колокольчиков, а там, где первые лучи пробивались сквозь ветки драгоценными камнями пестрели ветреницы и первоцветы.

К тому времени, когда мы въехали на холм — неторопливо и осторожно по моей настойчивой просьбе — и я дохромал до машины, колено у меня окостенело, и, забираясь на сиденье, я болезненно охнул.

— Да, не повезло вам с коленом, — сочувственно улыбнулся Колем. Внезапно выражение его лица изменилось. — Ну да ничего! У меня для вас есть сюрприз.

Я почувствовал, что глаза у меня сощурились в щелочки.

— Какой еще сюрприз?

Он ухмыльнулся до ушей.

— Приглашаю вас поужинать со мной.

— Поужинать? Где?

— У меня. Я знаю, Хелен сегодня идет на собрание и обещала приготовить вам что-нибудь. Ну так я договорился с ней. Я вас угощаю. Будет жареная утка.

— Утка! А кто ее приготовит?

— Я. Ощиплю и зажарю вот этими лилейными ручками.

Голова у меня слегка пошла кругом. Я знал, что он держит в дальнем углу сада уток. (Зигфрид косо поглядывал на эту деятельность как на расширение «зверинца».) Но такое приглашение от человека, который едой не интересуется и, судя по всему, ест что попало и когда попало? Тем не менее, если ему хочется оказать мне любезность…

— Что же, Колем… Вы очень добры… Так в котором часу?

— Ровно в восемь.

В назначенное время я поднялся по лестнице в тесную квартирку и был принят с распростертыми объятиями. Колем усадил меня за стол перед полной рюмкой, а сам отправился на кухню. Я оглядел маленькую комнату. Она осталась точно такой же, как была в тот день, когда он впервые переступил ее порог. Предыдущие обитатели квартирки что-то меняли, что-то добавляли в соответствии со своими вкусами, но Колема ковры, занавески и мебель нисколько не интересовали. На столе не было ничего, кроме двух комплектов ножей и вилок, а также солонки и перечницы. Он скоро вернулся и хлопнул на стол две тарелки, а из кухни заструился дивный аромат, едва он открыл дверцу духовки.

— Ну вот, Джим! — торжествующе вскричал Колем, внося жаровню с двумя утками. Он подцепил вилкой одну и плюхнул ее на мою тарелку, затем положил вторую себе.

Я ждал, что он принесет овощи и другой гарнир, но Колем опустился на свой стул и помахал мне вилкой.

— Наваливайтесь, Джим. Надеюсь, вам понравится.

Я посмотрел на свою тарелку. Парадный ужин по Колему — по утке на нос, и все. Он уже уписывал свою за обе щеки, и я попробовал мою, но тут же столкнулся с некоторыми трудностями: мой коллега удалил далеко не все перья, и Мне пришлось немало повозиться с обуглившимися стержнями.

Однако Колема ничто, казалось, не смущало: он стремительно расправился со своей уткой и со вздохом удовлетворения откинулся на спинку стула. Меня удивила его быстрота, но я тут же сообразил, что он, вероятно, не ел уже сутки.

Ни десерта, ни кофе — и довольно скоро он меня выпроводил.

Хелен вернулась домой около десяти.

— Ну, как прошел твой день с Колемом? — спросила она, снимая жакет.

Я потер колено. Почему-то ответить на этот вопрос было нелегко.

— Получил большое удовольствие. Было весело… увлекательно… необыкновенно… — Я никак не мог найти подходящего слова. — Совсем не то, к чему мы привыкли.

Она засмеялась.

— Ты просто охарактеризовал Колема.

— Вот именно! — Я засмеялся следом за ней. — Это был день Колема.

— Звонил старик Уильям Холи, — сказал Зигфрид, кладя трубку. — Голос совсем расстроенный. Теленок у него лежит замертво, вот-вот сдохнет, а у бедняги их и так мало. Поторопимся! Я оторвался от книги вызовов.

— Но мы же должны в десять удалить опухоли у лошади полковника Фултера.

— Знаю. Но ферма Холи как раз по дороге, и мы успеем.

Такая привычная ситуация! Зигфрид предвкушает, как будет оперировать лошадь — его страсть, рядом сижу я, анестезиолог, а у нас за спиной погромыхивают на эмалированном лотке только что стерилизованные инструменты. А погода прекрасная, что очень кстати — ведь оперировать предстоит под открытым небом.

Через три мили мы свернули на узкий проселок и вскоре увидели дом Холи — по размерам немногим больше серых каменных сараев, разбросанных по верхним склонам зеленых холмов. Для меня эти приземистые крепкие сараи и нескончаемые каменные узоры стенок, разрисовывающие пастбища над нами,