В камере стоял страшный холод, а вонь и того страшнее. Дженни, нащупывая дорогу в темноте, наткнулась на что-то скользкое, омерзительное и торопливо отдернула ногу. Тюремщики забрали ее расшитый кружевом лиф и оторвали кружева от рубашки. Ей сказали, что она должна благодарить судьбу за то, что ее не отправили в другую камеру, побольше, набитую так, что дышать нельзя. Ей так повезло потому, что она приглянулась какому-то тюремному начальнику. Сейчас он уехал в Кенсингтон по делу, но к вечеру следующего дня должен вернуться. Решил отчего-то отложить удовольствие.

В камере находилось десять женщин – все они были избранными, поскольку могли заплатить за такую роскошь, кик воздух, еда и вода. Бог знает, что должны были выдерживать те, которым платить было нечем! В камере не было ничего, кроме кишащих насекомыми соломенных подстилок, плавающих в нечистотах. Здесь воняло хуже, чем в самом грязном хлеву. В углах кто-то копошился и пищал – люди и вши были не единственными обитателями этой камеры. Дженни только успела подумать об этом, как жирная крыса пробежала возле самых ее ног.

Дженни не видела Марту с того момента, как ее втолкнули в это темное вонючее помещение. Отсюда до ярмарки путь был недалекий, но только помощи ждать не приходилось. Глухонемые парни, которых дал ей в провожатые Мануэль, постараются объяснить ему, что произошло, да только едва ли он поймет, а если и поймет, едва ли что-то сумеет предпринять для ее спасения. Теперь Дженни было с чем сравнивать свою жизнь в кибитке, и жалкий дом на колесах стал ей казаться раем.

Где-то в середине ночи лязгнула железная дверь и чья-то рука протолкнула внутрь покачивающуюся женщину.

– О, да ты тоже здесь, горджио, – зло прошипела Марта. – Надо же, какая незадача, не хотела я попасть сюда с тобой заодно.

– Тебя бы следовало убить, мерзавка.

– Попробуй, горджио. У меня сегодня и ножа при себе нет, – сказала Марта и горько рассмеялась.

В этот момент Дженни ненавидела Марту так сильно, что, казалось, могла испепелить ее одним только взглядом, далее сталь не понадобилась бы. Стараясь держаться от Марты как можно дальше, Дженни отступила к стене, прислонившись спиной к скользкому камню. Ее одолевала сонливость, но спать было нельзя – стоит потерять бдительность, как тебя уничтожат, разорвут на части. Вокруг были одни враги: Марта, крысы, другие пленницы, потерявшие в заточении человеческий облик, и, самое страшное, тюремщики за железной дверью, в которых осталось еще меньше человеческого, чем в тех, кого они охраняли.

– Что они с тобой сделали? – выдавила Дженни спустя какое-то время. Марта, которая уже не могла держаться на ногах, сползла по стене на пол. Гнев Дженни иссяк, она даже прониклась к товарке по несчастью жалостью.

– Ты что, в монастыре выросла? Не догадываешься? Дженни зябко повела плечами. Дрожь пробирала при одной мысли о липких похотливых руках, шарящих по ее телу.

– А ты как? – спросила ее Марта.

– Пока никак. Меня пощадили. Берегут для других.

– Счастливая. По крайней мере ты еще какое-то время можешь считать себя хозяйкой собственного тела.

Одна из старожилок камеры подползла к ним. Ей приглянулась рубашка Дженни. Костлявые пальцы вцепились в подол. Страх и омерзение мешали Дженни справиться с исхудавшей пленницей, но тут, как ни странно, Марта пришла ей на помощь. Она вцепилась обидчице Дженни в лицо ногтями, шипя проклятия. То ли от боли, то ли из суеверного страха, но пальцы страшного вонючего создания разжались, и оно отползло прочь. Дженни и Марта, обе тяжело дыша, стояли, прислонившись к стене. Вдруг в просвете между прутьями решетки на стене показался свет. Еще мгновение, и свет исчез. В затуманенном мозгу Дженни пронеслось – должно быть, уже рассветает… Сейчас за ней придут, и начнется самое худшее. До нее не сразу дошло, что солнце вело себя как-то странно. Услышав высоко над головой странный звук, Дженни встрепенулась и задрала голову. Глухой удар повторился. Затем снова наступила тишина.

– Что это? – взволнованным шепотом спросила Дженни, схватив Марту за руку.

– Ничего. Спи, горджио.

Спустя несколько минут снова послышалось глухое уханье. На этот раз, когда звук повторился, источник его был где-то на потолке, снова появилась полоска света, на этот раз шире. Чем-то сильно ударили о стену в нескольких дюймах от того места, где была голова Дженни, она поднялась ни цыпочки – из забранного решеткой оконца свисала веревка. Послышался хриплый мужской шепот. Марта что-то сказала по-цыгански, ей ответили на том же языке.

– Он пришел, – сдавленно пробормотала она. – Мануэль пришел, чтобы вызволить меня.

Дженни не верила своему счастью.

– Мануэль, это правда ты? – Господи, только бы это был не сон!

Его мрачный отклик прозвучал для нее как самая сладкая музыка.

Мануэль, пробираясь верхами, перепрыгивая с крыши на крышу, спешил на помощь своей возлюбленной. Свесившись вниз головой, он, схватившись за решетку, разжимал железо до неимоверной боли в мышцах, пока пот не заструился у него по спине, а прутья раздвинулись настолько, чтобы между ними можно было пролезть.

– Дженни, лезь по веревке, торопись, у нас нет времени! Дженни могла бы сказать ему, что в жизни не лазила по веревкам, что не сможет подняться, но такие мелочи, как неумение или нехватка сил, не должны были стать препятствием на пути к спасению. Или у нее все получится, или она погибнет в этом смраде. Ладони ее горели, плечи ныли, ногами она успевала отбиваться от тех, кто пытался воспользоваться ее шансом на спасение.

– Скорее, скорее, вот-вот рассветет. – Мануэль тянул веревку на себя, помогая Дженни побыстрее оказаться вне досягаемости тянущихся к ней рук.

Дженни казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она смогла ухватиться за прутья решетки. Руки ее тряслись, живот свело от напряжения. Горящими ладонями она обхватила холодный металл. В просвет между прутьями Дженни едва могла просунуть плечи. Она в ужасе поняла, что застряла – грудь не пролезала.