– Какая прелесть! – воскликнула Дженни, разглядывая пышную юбку из золотистого атласа и расшитый золотом лиф фиалкового цвета. Тончайшую батистовую нижнюю рубашку с брюссельскими кружевами по вороту не грех было надеть и графине. Под грудой одежды обнаружились туфельки – узкие, с квадратными носками, из гладкой коричневой кожи, украшенные розочками. Дженни приложила наряд к себе, примеряя, впору ли, и только сейчас заметила, что подол в застарелых пятнах от уличной грязи, которые уже не вывести, на проймах рукавов темные пятна от чужого пота, а кружева вокруг ворота рубашки несколько пообтрепались.

Мануэль, заметив разочарованное выражение Дженни, пожал плечами:

– Хочешь – бери, не хочешь – не бери.

– Конечно, возьму, – сразу же согласилась Дженни. У нее никогда не было такого ослепительного наряда – что с того, что его уже кто-то носил. – Где ты его раздобыл?

– Женщина не должна задавать такие вопросы, потому что она может узнать то, чего ей знать не хотелось бы.

– Тогда не отвечай, мне все равно.

Дженни повернулась к нему спиной, и он, усмехнувшись, заметил:

– Уверяю тебя, дама сняла свой наряд с большой охотой. Дженни обернулась к нему, щеки ее пылали то ли от стыда, то ли от возмущения.

– Не хочу ничего об этом знать! Мануэль не желал униматься.

– Но за мои великие услуги она могла бы расплатиться и пощедрее.

– Ты и впрямь украл наряд бедной девушки?

– Она все равно его никогда не хватится – когда я уходил, она спала как убитая.

Дженни вопросительно взглянула на своего благодетеля, пытаясь понять, не шутит ли он, но уверенный взгляд, усмешка чувственного рта и еще что-то неуловимое в этом сильном и темпераментном мужчине говорили ей, что он не лжет и не шутит. Они смотрели друг другу в глаза, и внезапно Дженни почувствовала, что с ней что-то происходит – по телу ее прокатилась дрожь, и она поняла, почему дамочки без слез расстаются со своими нарядами в обмен на любовь этого многоопытного мужчины.

– Презренный ты человек.

– Вот уж ни разу меня так не называли.

– Ну что же, раз мне суждено носить это платье, я прежде хочу искупаться. Брат ты мне или нет, прошу тебя выйти.

Дженни решила, что он откажется – так сильно потемнели его светло-зеленые глаза, так напряглись скулы.

– Разумеется, миледи, – с шутливым поклоном сказал он и вышел, бросив у двери: – Пойду навещу своих подданных!

Умывшись свежей ключевой водой, Дженни надела рубашку. Тонкая, белоснежная, с длинными пышными рукавами, она ласкала тело. Лиф облегал фигуру как влитой, грудь в нем приподнималась и чуть не выскакивала наружу, а ткань была настолько прозрачной, что, если захотеть, можно было разглядеть соски. Да, если юбка в талии сидела идеально, то фиалковый лиф с вышитыми на нем золотой и белой розами был явно туговат.

Скрипнула дверь, и Дженни оглянулась на звук. Мануэль смотрел на нее с одобрением. Перемена к лучшему была очевидной.

– Готова?

– А если я скажу «нет»?

– Ну хватит, довольно ссориться. Никто не покушается на твою скромность. К тому же, по правде говоря, ты не кажешься мне испуганной девственницей. Уверен, что по крайней мере один мужчина уже узнал твои тайны.

Мануэль протянул ей щетку с серебряной ручкой. Прислонившись к стене, он с удовольствием наблюдал за тем, как Дженни расчесывает свои каштановые, с рыжим отливом, роскошные волосы.

– Предложение, миледи, – сказал Мануэль и, подойдя к ней, отделил вьющуюся прядь и, опустив ее на лоб, ловко подрезал так, что на лицо упал короткий локон. После чего, свернув шелковые волосы в жгут, он перебросил их через ее плечо на грудь.

Дженни пребывала в недоумении.

– Что ты делаешь?

– Вот сейчас ты настоящая придворная красотка. И не смей ничего портить, – добавил он, заметив, что Дженни собирается заколоть волосы в узел. – Именно такую прическу сейчас носят модницы. Кстати, каждый локон имеет свое название. Вот этот, что у тебя на лбу, зовется «люби меня», тот, что возле щеки, – «доверься мне», а тот, что на плече, – «разбей сердце».

– Откуда такая осведомленность в дамских модах?

– Вы недооцениваете моего обаяния, миледи. Вот приедем в Лондон, тогда посмотришь, как, увидев меня, сами придворные дамы начинают вилять хвостиками и облизываться. Вот увидишь…

– Мануэль! Мануэль! – Глаза Марты светились радостью, но, стоило ей заметить Дженни, да еще так разодетую, как в глазах ее зажглась ненависть.

– Марта! Сколько лет, сколько зим!

Мануэль заключил цыганскую девушку в объятия и звонко чмокнул в щеку.

– Что она тут делает? – ревниво спросила Марта, указав на Дженни.