В конечном итоге исчезновение Павла внесло странное, неожиданное изменение в жизнь тайной Москвы.

Больше всего это коснулось Егора Корнеева. Однажды вечером он впал в глубокое забытье и даже, когда очнулся, не понял, что с ним происходило: сон или виденье наяву. Он прозрел в этом своем состоянии огромную черную тень. Тень надвигалась на него, как тень его собственного непознаваемого будущего. И вдруг среди этой тьмы будущего стали появляться… Нет, не существа, а, скорее, одно существо. Оно по своей сути отличалось от всего, что содержалось в нашем мире. От него исходил взгляд, но глаз не было. Форма, казалось, все время менялась. Была ли это только тень? Или сам он в будущем? Но Егор чувствовал, что это существо имеет прямое отношение к нему в бездонно-далеком грядущем.

Может быть, это были лишь сгустки огня или бытия, которые то появлялись, то исчезали, но где? В его сознании или извне? Он не знал. Но было тупое, дикое ощущенье, что вот оно – его почти конечное будущее. И вместе с тем оно здесь. Оно входит в его душу, сковывает его. И одновременно наполняет какой-то бесконечной радостью. И в то же время это существо вызывало страх. Особенно, когда Егор видел его взгляд. Взгляд был поглощающий, внеземной по своей пронзительной жестокой бесконечности. И Егор не хотел погружаться в него. Но какой-то внутренний голос сказал ему: «Не бойся, иди туда… Не бойся».

И таким образом, одна сила толкала его туда, в бесконечность, может быть, в жестокую бесконечность, а другая сила останавливала его. Говорила: «Не иди».

Весь в поту он очнулся. Была ночь. Изнеможенный, он подошел к окну. Над Москвой все то же звездное небо, такое же таинственное, как всегда. И вдруг молнией в его сознании возникла неожиданная мысль: «Хочу к Павлу!» При чем здесь Павел и это существо?! Но он опять чуть не взвизгнул в душе: «Хочу к Павлу!»

Среди ночи позвонил Тане. К его счастью и ужасу, среди этой тьмы она сняла трубку. Он истерически закричал: «Хочу к Павлу! К Павлу! К Павлу!» В трубке никто не ответил. Егор остался один, без ответа. Стал метаться по квартире, бросая взгляды то на бездонное звездное небо в окне, то на картины, развешанные по стенам. Но, естественно, несмотря на эту мысль о Павле, образ ночного виденья не оставлял его.

Он подошел к шкафу, открыл, достал водки, налил, но не выпил, стал ходить по комнате, думать, а потом думы прерывались, и он впадал в безмолвие, полное, абсолютное безмолвие, и, наконец, оно победило, и он оставался в этом безмолвии до утра.

Но утро заставило его опять думать, снова появились эти мысли, беспомощные мысли, перед лицом великого неизвестного. «Хочу к Павлу! Хочу к Павлу! – стояла, как огненный гвоздь в его сознании, мысль, – но где Павел?» Никто не знает, погиб он? Смешное слово! Наверное, он где-то «там», в невидимом для нас.

Но Егор все же вышел из своей квартиры и решил сначала поехать к Кириллу, к тому странному человеку с необычайной манией величия, такого страшного величия, которого Егор не знал никогда и ни у кого. Откуда был источник этого величия? Было непонятно. В конце концов Кирилл не совершал ничего, чтобы в глазах человеческих хоть на десятую долю оправдать это величие. И поэтому Егор решил ехать именно туда, к человеку, который был менее всего понятен ему, ибо само видение Егора и исчезновение Павла было непонятно. И в этом смысле существовала какая-то связь между этим видением и поездкой к Кириллу. К тому же Кирилл мог знать, где Никита. Может быть, в руках Никиты лежит ниточка, которая привела бы к открытию, что случилось с Павлом…

Егор подъехал к бесконечно угрюмому, но стандартному дому, в котором жили, впрочем, странно живые люди. Было дико передвигаться по Москве на трамвае, но это точно соответствовало состоянию Егора, потому что, когда он ехал медленно-медленно, возникали какие-то образы и Москва казалась ему обширнее, таинственнее. Пока едешь – смотришь, как все меняется, хотя, казалось, внешне ничего особенного не виделось.

Он постучал в квартирку Кирилла. Тот открыл. Сохранялась мода приезжать без телефонного звонка, обычай, который исчез в Москве, но в подпольном мире еще действовал. Егор вошел. Кирилл был одет как всегда. Он проговорил: «Проходи-проходи… Угощу кофе или чаем… Хочешь?» Егор присел в маленькой кухне. Ленивый кот лежал на окошке, самовар стоял на столе. Кофе уже был готов.

Егор вдруг вспомнил чьи-то слова, что за мировоззрением Кирилла, с его величием и единственностью, кроется нечто тайное или скрытая истина. Это заставило Егора забыть о своем сне и включиться в ауру Кирилла, но на большее он не был способен. Контакт не возникал, хотя Кирилл был в меру вежлив. Тихонечко расспрашивал о том о сем, о выставках, о книгах, о художниках, даже о какой-то мистической группе. И Егор отвечал ему тем же, в том же русле шел и дальнейший разговор. Во время этой беседы Егор постоянно чувствовал, что в глазах Кирилла присутствует нечто такое, чего он не мог объяснить. Это присутствие в Кирилле чего-то неизвестного по своему истоку, бесконечного, заставило Егора не особо включаться в разговор, который принял бы даже до смешного светский характер, если бы не поблескивание чего-то тайного и безумно могучего в зрачках Кирилла.

Наконец Егор тихонечко спросил: «Что там слышно о Павле? О Никите?»

В ответ и так довольно молчаливый Кирилл только пожал плечами.

Егор встал с смешанным чувством ужаса и тяжелого восторга и вышел из квартиры Кирилла, зная, что вряд ли когда-нибудь к нему опять придет. Причины восторга были слишком непознаваемы. Чтобы рассеяться, чтобы найти какую-то нить к исчезнувшему Павлу, Егор решил тут же поехать к Трупу.

Труп все так же жил в своей однокомнатной квартирке. Его посещали, но в точности, что с Семеном происходит, Егор не знал. Он быстро доехал к нему на метро. Поглядывал на глаза сидящих рядом людей, иногда сталкивался со взглядами, которые были слишком загадочны и не нравились ему…

Труп, радостный, открыл ему дверь. Эта радость удивила Егора, и когда он вошел в саму квартирку, он почувствовал, что у Семена это, скорей, не радость, да-да, это была не радость, а это было изумление. Изумление не перед тем, что Егор пришел, а просто вечное изумление перед миром, в котором вдруг он родился. Егору показалось, что теперь Труп так и будет ходить и сидеть с открытым ртом. В глазах Трупа застыло сонно-неистовое изумление, точно он видел перед собой не обычный мир, дома, деревья, трамваи,