Ромеи мало напоминали своих великих предков эллинов, когда-то остановивших грозную лавину персидского нашествия и подаривших миру великие произведения литературы, науки, искусства. Низшие классы населения были задавлены непосильными налогами, прозябали в нищете и бесправии. Высшие жили в неслыханной роскоши, гнались за наживой и властью.

Между лицами, близкими к престолу, императорская мантия служила предметом жестоких раздоров. Ни клятвы верности, ни родство – ничто не удерживало честолюбцев. Сын поднимался на отца, брат на брата, племянник на дядю…

Пока шли приготовления к торгу, Угар и его молодые друзья с утра брали челнок и плавали по Золотому Рогу, любуясь беломраморными громадами зданий, поднимавшимися уступами по склонам холмов. Но много интересного можно было наблюдать и в заливе. Берега в точном смысле этого слова там не было. На протяжении целых сорока стадиев[111] тянулась сплошная пристань, уставленная иноземными кораблями, носы которых были втянуты на сушу, как делалось тогда при длительных стоянках.

Сотни кораблей и лодок сновали по оживленным лазурным водам Золотого Рога. Вот плывет многовесельная галера, под шелковым балдахином которой важно развалился вельможа. Его наряд поражает великолепием, доступным только царьградским богачам. Греки запрещали иноземным купцам покупать ткани дороже пятидесяти номисм за штуку,[112] гордо заявляя, что только ромеи имеют право на такую роскошь. А рядом скромный рыболов в смоленом челне склонился над удочками и таскает ставридку и кефаль на обед семье.

Две лодки с подвыпившими молодыми людьми устраивают гонки, сначала шуточные, но потом азарт заставляет забыть осторожность, и одна из лодок врезается в борт тяжело нагруженного купеческого нефа и перевертывается. Растерявшихся гуляк вытаскивают из воды при общем смехе зрителей.

А там какой-то монах с длинной седой бородой, с молитвенником, как видно, спешит на требу – он подгоняет гребца, сидящего на корме с веслом в руках.

Безоблачное небо, лазурь моря, сверкающий Царьград, разукрашенные лодки и галеры, шутки и смех пассажиров… Но Зоре, катавшемуся в челне, было не до веселья. Перед ним был город, такой близкий и такой недоступный; и в этом городе, тоскуя, ждала их мать.

Все пристани охранялись от иноземцев так же тщательно, как и городские ворота. Не раз челнок наших героев подплывал к гранитным ступеням, но бдительность стражи была неизменна. Подкуп не мог помочь, так как закон сурово карал нарушителей безопасности города – вплоть до смертной казни.

Вскоре наши герои заметили, что около их челна все время держится лодочка с гребцом и пассажиром, который пристально их разглядывает.

– Не иначе, как это соглядатай – сикофант по-ихнему, – сказал Угар.

Бродник был прав. Сикофант Левкипп, пользовавшийся в царьградской охранке славой одного из лучших сыщиков, заинтересовался подозрительным челноком, крутившимся по заливу и часто подходившему к пристаням. Левкиппу стало ясно, что славяне хотят незаконно пробраться в город.

«На этом можно заработать», – решил сыщик.

И он велел страже на двух-трех пристанях притворно согласиться на взятку и пропустить пришельцев. А потом явится Левкипп, поднимет шум, и русским придется порядком поплатиться.

Но, к его досаде, славяне не полезли в расставленную для них ловушку, а плавать по Золотому Рогу никому не возбранялось.

Прошло пять томительных дней, и наконец все дела были улажены, разрешение на торг получено, указан рынок, на котором русские могли продавать свои товары, составлены списки торговцев и их челяди.

Русские шли к большому рынку, расположенному близ церкви Святых Апостолов. И здесь Угар убедился в правоте новгородского гостя, утверждавшего, что Царьград внутри совсем не так великолепен, каким представляется с моря.

– Да, у нас в Киеве улицы чище, чем здесь, – заметил Угар.

– И у нас в Новеграде тоже, – подтвердил Ефрем.

Под надзором приставленных к ним надсмотрщиков русские двигались плотной толпой. Некоторые несли на плечах тюки с дорогими шкурками, другие катили тачки с громоздким товаром. Ромеи сторонились, обмениваясь язвительными шутками насчет костюмов и обличья русских. Но не многие из славян понимали греческую речь, и только вспыльчивый Угар бледнел от злости и сжимал кулаки.

Люди Ефрема миновали огромную городскую цистерну, собиравшую дождевую воду с крыш зданий. Около нее стояла длинная очередь женщин с амфорами и кувшинами. Царьград плохо снабжался водой, и русские впоследствии узнали, что очередь прекращалась только глубокой ночью, когда по улицам становилось опасно ходить из-за воров и разбойников. А в засушливые времена у цистерн случались жестокие распри и драки, вплоть до смертоубийства, когда кто-нибудь пытался прорваться не в свой черед.

Пройдя под стеной Константина, наши оказались на рынке, где русским торговцам были отведены места под навесами.

Зорю и Светлану томило страшное нетерпение. Однако, с великим усилием подавив свои чувства, они стали раскладывать по прилавкам товары. Сострадательный Ефрем понял их настроение.

– Идите к матери, – сказал он, – и возьмите с собой Угара. Он греческую речь разумеет, да и Ольге родня.

– Тятя, я тоже пойду! – вскинулся было Митяй.

Но купец строго сказал:

– Останешься! Сей день тебе там делать нечего. Вдругорядь пущу.

Надсмотрщики уже не следили за русскими. Вечером они примут группу и счетом выведут за ворота, а смотреть за людьми весь день было немыслимо. Наши герои беспрепятственно оставили рынок и двинулись по городу.

Угар то и дело расспрашивал прохожих, как пройти на Псамафийскую улицу. Миновав Амастрианский форум (они не знали, что поблизости находится эргастерий Андрокла, где можно было встретить Ондрея Малыгу), Угар и его спутники повернули направо, на улицу, пересекавшую форум Быка и форум Аркадия, и вышли за стену Константина. Они оказались в той части города, которая называлась «Эксокионий», то есть «За колоннами». Она обстроилась в более поздние времена, чем восточная, огражденная стеной Константина.

К своему великому облегчению, путники узнали, что улица на которую они вышли, как раз и есть Псамафийская. Она шла параллельно берегу Пропонтиды, и на небольшом пространстве между нею и морем теснилось множество церквей и монастырей: монастырь святого Георгия, Псамафийский, Студийский, святого Диомида, церковь святого Эмилиана…

Дом Андрокла должен был находиться совсем близко. Угар задавал вопросы прохожим, и те указывали пальцем вдоль улицы. И вдруг страшная тревога овладела Светланой и Зорей. До сих пор они думали только, как пробраться в этот недоступный город, и им совершенно не приходила в голову мысль, что положение их матери могло измениться с того времени, как она послала письмо. Ведь почти год прошел с той поры, и мало ли что могло случиться!

Может быть, их мать продана другому владельцу или заболела и умерла?… Зоря и Светлана почти бежали. Угар едва поспевал за ними.

А вот и дом Андрокла. Угар спросил седого негра, дремлющего у ворот, здесь ли русская пленница Ольга. Негр ответил на ломаном греческом языке:

– Ольга? О, хороший Ольга, он здесь!

Светлана и Зоря не знали греческого языка, но поняли ответ и с радостным воплем ринулись во двор, перепугав старенького привратника.

А Ольга, из самого гинекея услыхав крик, уже бежала навстречу детям.

Солнце едва перешло за полдень, как из всех регионов Царьграда народ повалил на ипподром. Оживленные разноязычные толпы зрителей заполняли стадион.

Наравне с другими спешил к открытию скачек протоиерей церкви Влахернской богоматери Евмений.