— Сможете, — согласился Одиссей.

Он наблюдал за тем, как великан удалился легкой походкой. «Он живет больше сердцем, чем головой», — подумал царь Итаки. Оглядев палубу, он заметил Леукона и подозвал его. Одиссей коротко рассказал ему о предложении великана. Леукон пожал плечами.

— Ты хочешь, чтобы я сразился с ним?

— Да.

— Хорошо.

— Он говорит, что сможет одолеть тебя. Моряк бросил взгляд на Банокла.

— Его радиус действия короче моего, а это означает, что он получит больше ударов. У него хорошая шея и сильные руки. Подбородок выглядит крепким. У него есть все признаки хорошего бойца. Да, это будет неплохая тренировка.

После того как Леукон ушел, на Одиссея нахлынула новая волна усталости. Ему захотелось лечь на палубу и поспать, но он почувствовал укол совести: «Какой пример ты подашь своим людям, если будешь спать, пока они работают?»

«Черт побери эти примеры, — сказал он себе. — Я — царь. Я поступаю так, как мне хочется». С этой мыслью он вытянулся, подложив руки под голову, и заснул.

Ближе к полудню исчезли последние облака, и небо засияло ярко-голубым светом. Не было ветра, и наступила жара. Часть старого паруса подняли, чтобы создать навес с левой стороны кормы «Пенелопы». Нестор, его сыновья и Идоменей сидели здесь.

Пирия перешла на нос и смотрела на голубую воду. Внезапно девушка почувствовала острую боль внизу тела, такую сильную, что она чуть не закричала. Она закрыла глаза, пытаясь выровнять дыхание и побороть боль. Все это время — после того жестокого нападения на нее — боль не исчезала. Она просто уходила и возвращалась вновь, лишая ее силы.

«Прошло всего несколько дней, — говорила себе девушка. — Я приду в себя. Они не сломают меня. Я — Каллиопа, и я сильней, чем ненависть любого мужчины». Но сегодня боль была еще хуже, чем прежде, и это испугало ее.

Открыв глаза, Пирия попыталась сосредоточиться на голубизне моря, которая искрилась от солнечных лучей. Море было таким спокойным, что теперь утренние события казались просто сном. Она убивала мужчин, посылая острые стрелы, чтобы пронзить их плоть, после того как они поступили с ней. Девушка думала, что убийство пиратов собственными руками принесет ей удовлетворение. Но где оно? Где радость от мести? Пирия даже почувствовала небольшую печаль из-за смерти юного Деметриоса. Он не разговаривал с ней, но она наблюдала за его поведением с товарищами, видела его скромность и поняла, что он чувствует себя неловко в компании бывалых моряков. Девушка не видела, как он умер, но была свидетелем того, как его тело положили рядом с телами еще семи погибших товарищей. После смерти он еще больше был похож на ребенка, на его лице застыло выражение невероятного испуга.

«Не жалей его! — закричал темный голос ее страхов. — Он был мужчиной, и зло его пола проявило бы себя, когда он стал бы старше. Не сочувствуй никому из них! Они все подлые».

«Не все они», — подумала девушка. Есть Каллиадес.

«Он такой же! Ты увидишь! Его добрые слова скрывают такую же жестокую душу, ту же необходимость управлять и обладать. Не доверяй ему, глупая девчонка».

Она увидела, как он идет к ней, и двойное проклятие ее желания и страха охватило ее: «Он мой друг — он предаст тебя».

Каллиадес приветливо улыбнулся, затем посмотрел на воду, словно ища что-то. Она повернулась, чтобы облокотиться на бортик, и боль немного отступила. От облегчения у нее на глазах чуть не выступили слезы. Молодой микенец прикрыл глаза рукой и продолжал изучать море. Выражение его лица было серьезным, ей снова показалось, что в нем не было и намека на жестокость.

— Ты не похож на воина, — сказала Пирия; эти слова вылетели у нее, прежде чем она успела остановить себя.

— Это комплимент или оскорбление?

— Просто наблюдение, — ответила девушка.

— Мерионес впечатлен твоим умением обращаться с луком. Я полагаю, он не ожидал, что ты тоже окажешься воином. Но, очевидно, Одиссей догадывался.

— Проницательный человек, — кивнула она. Каллиадес засмеялся.

— Может, он и проницательный человек, но с ним страшно сражаться рядом. Он дважды чуть не отрезал мне ухо. Я думаю, что потратил больше времени, чтобы избежать его неистовых ударов, чем сражаясь с пиратами.

Он замолчал на секунду, и она посмотрела на него.

— Я почувствовал гордость, когда Мерионес похвалил тебя, — сказал он.

Темный голос в ее голове победоносно закричал: «Ты видишь! Он гордится тобой. Он хочет обладать тобой». Ее охватила ярость.

— Какое ты имеешь право гордиться мной? — закричала она. — Я не твоя лошадь, которая победила в соревнованиях!

— Я не это имел в виду. Я просто… — он посмотрел вниз, и его лицо изменилось. — У тебя идет кровь, — сказал микенец. — Ты ранена?

Пирия почувствовала, как струя крови побежала по внутренней стороне ее бедер. Морской ветер поднял ее разорванную тунику. Ее пронзила боль, почти невыносимая. «Ты ранена? Глупый, глупый мужчина. Мое тело измучено и покалечено, моя плоть разбита и покрыта синяками. Мое сердце и душа изранены и осквернены. Ты ранена?».

Горечь от надругательства вылилась из нее, словно река, которая вышла из берегов. Ее глаза наполнились слезами, а зрение затуманилось. Фигура, стоящая перед ней, больше не была Каллиадесом. В этот момент он стал отцом, которого она любила и который предал ее, братом, которого она обожала и который отверг ее с презрением. Ненависть и отчаяние боролись в ней.

Злые слова вылились из нее стремительным потоком:

— Ты думаешь, я не знаю, кто ты на самом деле? — закричала она. — Твои нежные слова — ложь! Твоя дружба — ложь! Ты хочешь того же, чего хотят все мужчины. Я вижу это по твоим глазам. Ну, давай. Набросься на меня с кулаками, кусай мою плоть, сжимай пальцами мое горло и души. Затем ты сможешь отойти в сторону и сказать: «Смотри, что ты наделала, шлюха!»

Ее дыхание стало прерывистым, и девушка попятилась от него. В последовавшем за ее словами молчании она поняла, что вспышка ее гнева была замечена, что моряки смотрят на нее. Каллиадес остался на своем месте, а когда заговорил, его слова были спокойными, а тон примирительным:

— Прости, Пирия. Я… оставлю тебя ненадолго. Мы можем… поговорить позже, если захочешь. Или нет.

Боль снова отступила. Девушка увидела, как он отвернулся. Внезапно испугавшись того, что она останется на носу одна, когда все эти мужчины смотрят на нее, Пирия окликнула его.

— Не уходи, — сказала она упавшим голосом. — Прости…

Он остановился, и она увидела, что молодой воин заметил интерес команды к их разговору. Тогда микенец вернулся и встал между ней и любопытными взглядами моряков.

— Это я должен просить прощения. Прости за все, что ты пережила, — мягко сказал он. — Я никогда не причиню тебе вреда, Пирия. Никогда не сделаю больно. Постарайся запомнить это.

Девушка подняла глаза.

— Ты влюблен в меня, Каллиадес?

Этот вопрос сорвался с ее губ, прежде чем она успела подумать. Пирия молча проклинала свою глупость. В любом случае ей не хотелось слышать ответ.

Молодой воин посмотрел ей в глаза, и она почувствовала силу его взгляда.

— Мои чувства принадлежат только мне, — ответил он наконец. — Все, что я знаю, — ты плывешь в Трою, чтобы встретиться с человеком, которого действительно любишь. Если ты позволишь мне, я прослежу, чтобы ты добралась туда в безопасности.

— Я никогда не смогла бы полюбить мужчину так, как ему бы хотелось. Ты понимаешь это?

— Разве я просил тебя любить меня? — поинтересовался Каллиадес.