были открыты, к ним вела дорога. Казалось, что она совершенно, то есть абсолютно сухая, как будто многие недели на нее не пролилось ни единой капли.
«Что за небывальщина?» — едва успел подумать ромей. В этот миг кольца мягко скользнули по нему, окончательно опадая, и длинный хвост неуловимо легким движением будто подтолкнул его на эту самую дорогу. Михаил Аргир почувствовал под ногами твердую почву, выпрямился в полный рост и, все еще не веря своим ощущениям, осознал, что может абсолютно спокойно ступать по мощенному гладким камнем тракту.
Он удивленно оглянулся. Длиннохвостые существа с отчетливо и недвусмысленно обозначенными руками и человеческой головой скользили в воде совсем рядом, не предпринимая ни малейшей попытки атаковать.
«Что здесь происходит? — недоуменно озираясь, подумал он, и вдруг его пронзила острая, точно раскаленная игла, мысль. — Сейчас ворота закроют, колдовство развеется, и вода затопит все и вся». Он попробовал было развернуться в ту сторону, где, по его предположению, находился берег, туда, куда вела мощеная дорога, но вдруг поймал на себе взгляд одного из плывущих рядом существ и с ужасом осознал, что не в силах повернуться. Ноги точно корнями вросли в камень.
«Они от меня чего-то хотят», — хмуро догадался Михаил Аргир и сделал шаг к воротам. Ноги вновь слушались, как и прежде, ничего не затрудняло его пружинистую львиную походку. «Колдовство!» — прошептал топотирит палатинов, но пошел, ускоряя шаг. Ворота закрылись за ним, точно лишь того и ожидая. Мимо проплывали, словно птицы по воздуху, змеехвостые существа, впереди толпились дружинники, над головой светлело серовато-голубое, или вернее голубовато-серое, небо.
Кажется, сейчас никто не обращал внимания на появление чужака. Стараясь не привлекать его и дальше, он приблизился к толпе воинов, заполнявшей площадь, должно быть, некогда служившую местом проведения ярмарки. Посреди нее парило одно из хвостатых исчадий и, довольно странно артикулируя, произносило что-то, занимавшее все без остатка внимание прочих, здесь присутствующих.
— …И вот, когда мы поверили его словам и весь город ушел под воду, спасаясь тем самым от злого врага и рождаясь для новой жизни…
«Что за нелепица?» — под нос себе пробормотал Аргир, но вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, склонил голову и поспешил смешаться с толпой.
Джордж Баренс огляделся и с невольным удивлением осознал, что имеет возможность оглядеться. Это было немного, и все же, по сути, являлось единственной радостью в сложившейся, точно карточный домик, ситуации. Вокруг была темнота, и человеческий глаз не улавливал ровным счетом ничего.
Какое-то звериное чутье, почти атрофировавшееся у современного городского жителя, заставляло предполагать близость иного существа, ощущать движение и тяжесть чужого взгляда. Лорд Баренс ощупал себя, стараясь сделать это незаметно, хотя и не совсем осознавал, от кого он таится. Руки, ноги, голова были на месте, и, судя по ощущениям, он не спит.
— Где это я? — не ожидая ответа на вопрос, лишь желая развеять окружавшую его тишину, проговорил он вслух.
— Здесь, — коротко раздалось в ответ.
— С кем я разговариваю?
— С тем, с кем хотел говорить.
В темноте зажглись два ярко-желтых глаза с почти круглыми черными точками зрачков.
— О черт! — пробормотал Баренс.
— Я не черт, уж во всяком случае, не то, что вы под этим подразумеваете. Я Андай из рода Атримпов. А вот ты кто?
— Меня зовут Георгий Варнац. Я — монах из ромейской земли и оказался здесь не по своей воле.
— Оказался ты здесь по моей воле, это верно. Все остальное — ложь. Ты не монах, не ромей и даже не Георгий Варнац. Если бы вдруг у меня были сомнения по этому поводу, я бы все равно пришел к такому умозаключению, наблюдая за тобой мгновение назад.
— Это еще почему? — досадливо поинтересовался Баренс, по спокойному, уверенному тону говорившего догадавшись, что у Андая нет и тени сомнения в правоте своих слов.
— Очутившись в непроглядной тьме, монах стал бы призывать на помощь Господа, увидев же мои глаза — так и подавно рухнул бы на колени и стал сотрясать воздух своими дурацкими причитаниями- молитвами.
— В недавнем прошлом я был воином, — попробовал было выстроить линию защиты лорд Баренс.
— Вот это правда. Но ты был воином не здесь. А еще, бывший воин, ты и твои соратники искали меня. Вот я здесь. Говори же, что тебе нужно.
— Ты… Мимир?
— Я Андай. Из рода Атримпов, — вновь повторил хозяин положения. — Но то, что вы называли головой Мимира, — тоже я. Может, теперь, Джордж Баренс, ты назовешь свое имя?
— Джордж Баренс, — обескураженно повторил стационарный агент Института.
— Вот так-то лучше. А то складывается впечатление, что на мою искренность хотят ответить низкой ложью. Это глупо. Ни у тебя, ни у кого-либо другого это попросту не выйдет. И поверь, я вполне бы мог обойтись без твоего участия в нашей беседе. И уж если предлагаю тебе такую форму общения, то не столько для того, чтоб узнать твои мысли, сколько для того, чтоб передать тебе свои.
— Мне?
— Вам. Тебе и тем, кто стоит за тобой. Неужели это неясно? Итак, Джордж Баренс, или, если тебе удобней, Георгий Варнац, ты не числишься среди живых этого мира. Откуда ты?
— Из другого мира, — вздохнул лорд Баренс.
— Уже хорошо. Но ты и сейчас находишься в другом мире. Не совсем в том, из которого исчез.
— То есть как?
— У вас это, кажется, именуется четвертым измерением. То есть ты находишься не совсем там, где стоял, и уж точно совсем не тогда.
— Понятно, — вздохнул агент Института.
— Я очень на это надеялся. А теперь объясни мне, из какого мира пришел ты и для чего тебе понадобилась голова Мимира.
— Я — сотрудник Института экспериментальной истории, — стараясь не отводить взгляда от сияющих во тьме глаз, произнес Джордж Баренс. — Наша цивилизация ушла на десять веков вперед, и мы несколько корректируем ход истории в сопредельных мирах, чтобы не допустить энергетического коллапса и сопутствующих ему катастроф, возникающих при орбитемпоральных связях. Представляете? Это как в системе сообщающихся сосудов…
— Здесь аукнется, там откликнется, — прокомментировал Андай.
— Да, именно так. Видите ли, та негативная энергия, которая аккумулируется в этом мире или же каком-нибудь ином сопредельном, она легко попадает в соседние миры, вызывает там глобальные возмущения…
— И потому вы считаете себя вправе приходить к ним, в их дом, и навязывать им свои порядки?
— Мы не навязываем. Мы лишь чуть подправляем. К тому же мы делаем это таким образом, что живущие в этом мире не подозревают о нашем присутствии. Вы — исключение из правил.
— Да, — не мигая, подтвердил Андай. — Но мне не нравятся ваши правила. У этого мира — своя история. Хороша она или плоха, но такова, какова есть. И я не вижу оснований менять ее ради того, чтобы вам было спокойней.
— Если в городе неразумные дети, играя с огнем, рискуют поджечь свой дом, неужели же тот, кто понимает это и имеет такую возможность, не должен остановить шалунов-поджигателей?
— Это их дом. Их опыт. И если его не будет, дети вырастут и сожгут свое жилище.
— Но ведь пожар может охватить не только обиталище поджигателей, но и все окрестные дома.
— Пусть соседи держат песок и воду наготове, — отрезал Андай из рода Атримпов. — В любом случае, зачем вы, иномирцы, желали отыскать меня?
— Честно говоря, мы предполагали, что вы — тоже иномирец, — сознался лорд Баренс, — а потому хотели выяснить, что за планы вы строите, давая советы владыкам этого мира.
