наполненные вином и маслом бочки, волокли на спинах тюки с завезенными с востока тканями.

— Вот эти точно знают, что делать.

Словно почуяв его колебания, рядом с заморским рыцарем вдруг образовался некто официозного вида с массивной золоченой цепью на шее и парой стражников за плечами. Внимательно оглядев снаряжение прибывшего, он задал вопрос голосом властным, убивающим в зародыше даже идею попробовать отмолчаться или же отправить любознательного незнакомца вслед за ветром:

— Назовите ваше имя, цель прибытия и место, куда вы следуете.

Язык, на котором были произнесены эти слова, мало напоминал тот, с помощью которого было принято общаться в Трире и, вероятно, осознавая это, чиновник тут же, будто певчий дрозд, повторил их на французском.

— Меня зовут Йоган Гринрой. Я рыцарь из Форбиша, состою в свите императрицы Матильды, — напуская на себя устало-скучающий вид, ответил тайный посланец герцога Швабского. — Семейные неурядицы вынудили меня задержаться, но лишь сменился ветер злосчастной судьбы моей, и я, точно грешник из могилы по звуку трубы архангела Гавриила, немедля вскочил в седло, чтобы предстать на суд госпожи моей, как на суд Божий. — Гринрой развел плечи и поправил алую тунику, на которой красовалось золотое надкушенное яблоко.

— Джон Гринрой оф Форбич, — голосом куда как более теплым повторил портовый надзиратель, — вы что же, ничего не знаете, сэр?

— О чем? — Рыцарь Надкушенного Яблока с видимым удивлением воззрился на собеседника. — Знаете ли, последние дни я провел в посте, молитвах и воинских упражнениях. Произошло нечто, о чем я должен знать?

— Леди Матильду похитили, — с трагической ноткой в голосе изрек его собеседник.

— Да ну?! Это ж кому такое горе?

— Что?

— Я хотел сказать, что, зная крутой нрав короля Генриха, только безумец может решиться на столь ужасающее преступление. Разве не горе родиться безумным?

— А, понятно. — Чиновник удовлетворенно кивнул головой. — На это осмелился негодяй и гнусный изменник граф Стефан Блуаский. Готов держать пари, ему и впрямь не поздоровится!

— Нет уж, как хотите, а пари я с вами на это держать не буду, ибо ему не просто не поздоровится, а… — Гринрой задумался, подыскивая слова на франкском наречии. — Очень не поздоровится!

— Король нынче собирает войско для похода на север, где пытается укрыться это порождение ехидны, и он, несомненно, будет рад принять под свои знамена еще одного доблестного рыцаря.

— А уж как я готов встать под его знамена! — Гринрой хлопнул себя по груди, точно пытаясь убить невидимую муху, севшую на золотое яблоко. — Так и не высказать! Сейчас же прямо и начну под них вступать. Только вот денег на дорогу раздобыть надо. Не подскажешь, часом, где тут ближайшая лавка менялы?

— Здесь, недалеко, — кивнул чиновник. — Вон, видите крышу с летящим гусем на флюгере?

— Конечно, вижу. Хороший гусь. Жареный был бы лучше, но ежели после обеда, то и этот сгодится.

— Вот там найдете и менялу, и ростовщика, а ежели что, то прямо у него в лавке и купить все в дорогу можно. Славный малый, хотя и ломбардец. Мастер Леонардо.

— Запомню это имя.

— Верно говорю, он всегда хорошую цену дает.

— Потороплюсь в этом убедиться воочию, — широко улыбнулся Гринрой.

Портовый надзиратель любезно кивнул ему, как старому знакомому.

— Конечно-конечно, вот только… — Он замялся.

— Что еще?

— Быть может, удовлетворите мое любопытство?..

— Друг мой, любопытство удовлетворить невозможно, но я постараюсь ответить на ваш вопрос.

— Что означает столь диковинная эмблема на вашей тунике?

— Приятель, — придавая лицу возвышенное и в то же время недоуменное выражение, покачал головой Гринрой, — мне странно даже слышать такое! Разве не ведомо вам, что надкушенное яблоко — знак грехопадения наших общих предков, сэра Адама и леди Евы? Я поместил сей знак себе на грудь, чтобы в величии никогда не забывать, как низко можно пасть и… как больно при этом удариться.

— О-о! — почтительно отозвался чиновник.

— То-то же, что «о-о!». Ладно, я поспешу, а то король Генрих небось уже заждался. Нехорошо заставлять государей ждать, поверьте моему опыту, сэр! — Он махнул рукой на прощание и зашагал к маячившему вдали дому, над черепичной крышей которого, следуя за северо-западным ветром, парил ярко- красный гусь.

«Ну, хоть что-то выяснилось, — крутилось в рыцарской голове. — Стало быть, король Генрих намеревается отправиться на север и устроить прочухана тамошним баронам, а заодно и своему шотландскому собрату. Когда у английских королей скверное настроение, они всегда собираются на север воевать с шотландцами».

Он остановился и следовавший за ним в поводу конь удивленно скосил темный глаз на странного хозяина.

«Вот это-то как раз и удивительно. Вот, скажем, я. Украл Матильду и отправился туда, где меня будут искать в первую очередь? Да ни за какие пироги! Конечно, можно предположить, что это все те самые идиотские рыцарские штучки, которыми они так гордятся. — Он осекся. — Которыми мы, благородные воители, так гордимся, черт возьми! Но все равно, если хочешь храбро сражаться, подобно оленю, уперев рога в рога, к чему бежать столь далеко? И к чему ярить старого волка, у которого, насколько мне ведомо, рогов нет, зато он готов живьем слопать всякого, кто становится у него на пути, вместе с золотыми шпорами?

Здесь что-то не так! Если Боклерк собирает армию, то, уж конечно, он не намерен плясать под дудку своего драгоценного племянничка. Он будет драться и скорей откусит собственную руку, чем согласится подписать ею свое отречение! Этого Стефан не может не понимать. Король-то готов сражаться, однако зачем эта драка нужна его племяннику? Блуасцу куда удобней пырнуть дядюшку в спину, чем самому подставлять лоб!

А значит, искать его нужно где угодно, но только не там, куда намерен отправиться король. Знать бы еще, где находится это самое «где угодно». — Он усмехнулся и невольно хмыкнул. — И что с этим делать дальше».