— Она невеста вашего принца? — не спуская глаз с красавицы, спросил Гринрой.

— Я думаю, в душе она уже его вдова.

— Не может быть!

— Поверь мне, приятель, на этом свете может быть много такого, чего не может быть в принципе. Эта девушка себе уже все решила. А уж как далеко зашла ее решимость, одному Богу известно.

— Ну, этого я сколько и о чем бы ни спрашивал, он всегда отмалчивается. А что она здесь делает?

— Берет себе в мужья Мстислава. Он, вишь, попытался от нее в Британию сдернуть, но это легче собаке от собственного хвоста убежать.

— Я вижу, ты ее недолюбливаешь.

— Приятель, здесь такая толпа желающих ее долюбить, шо я не протолкнусь.

— Похоже, моя госпожа другого мнения.

— Вот это меня и напрягает.

— Что? — переспросил Гринрой.

— Не суть важно. — Он протянул рыцарю Надкушенного Яблока кусок полотна, глядя, как скрываются за пологом шатра величественно-прекрасная Матильда и ослепительная Никотея.

— Капитан, — раздавалось в этот миг на канале связи, — как ты думаешь, с чего бы это вдруг у твоей подруги Никотеи на ночь глядя образовался острый приступ гостеприимства?

— А что в этом странного? Одна знатная дама принимает другую знатную даму. Так сказать, женский шатер в лагере один.

— Ну да, ну да, конечно. Но тут есть маленькая нестыковка. Никотее эту ночную гостью особо любить не за что. Они, как говорится, естественные конкурентки.

— Ну что ты такое говоришь? Да и, кроме того, вряд ли Никотея, даже и пожелай она избавиться от, как ты утверждаешь, конкурентки, может сейчас что-либо предпринять. Слишком много людей вокруг.

— Да ну? А ежели, скажем, завтра императрице станет плохо, то всегда можно будет обвинить в убийстве Стефана. Как раз сейчас и действовать.

— Лис, ты заблуждаешься…

— Отравили! — послышалось из шатра.

— Это она, она кубок подавала, хватай!

Крики сопровождал женский визг и вопль ужаса.

— Хрен я когда заблуждаюсь, — Лис бросился к шатру. — Где Баренс?

— Только что лег.

— Так буди его!

Стройная женская фигурка, отпахнув полог шатра, выскочила наружу и, сбивая с ног зазевавшегося стражника, бросилась к коновязи.

— Стой! — крикнул один из дежуривших там воинов, пытаясь ухватить беглянку за плечо. Он уже уцепился за край плаща, но тут пальцы его вдруг разжались, и сам он, обмякнув, рухнул наземь.

Никотее было не до этого. Рывком, как некогда на императорской охоте, вскочила она на коня, и, колотя пятками по бокам, пустила его с места в галоп. Она мчалась в ночь, досадуя на неловкость служанки, на несправедливость судьбы и попустительство оставивших ее святых. Мчалась, не разбирая дороги и не ведая, что делать дальше.

Севасте не было дела до того, что следом за ней из лагеря, перескочив на благородном андалузском жеребце наскоро выставленный заслон, вылетел еще один всадник, а за ним — еще один, куда менее рослый, но чисто умытый.

Принц Стефан вцепился зубами в кожаную перчатку и молча терзал ее, чтобы не разжать зубы и не взвыть от бессильной ярости. Спасибо еще безмозглому, но отважному валлийцу, который отвлек на себя этих невесть откуда взявшихся диких варваров. Краем глаза он видел, как те окружили его и как смыкается вкруг Ллевелина из Каренруда смертельное кольцо. Эта заминка дала ему и его людям возможность укрыться в лесу.

Вначале столь легкое окончание стычки, грозившей стать для него последней, даже обрадовало принца. Но всего через несколько мгновений примчавшийся из хвоста колонны всадник с ужасом в глазах сообщил, что возок императрицы Матильды пуст. Если, конечно, не считать связанного возницы, невнятно бормочущего что-то об ожившем мертвеце. И что неподалеку найдены двое охранников, подвешенных за ноги, и что самой Матильды и ее служанок, а также и всех наемников — след простыл.

В этот миг Стефан понял все. Он размахнулся, чтобы сгоряча огреть кулаком гонца недоброй вести, но в отчаянном гневе вцепился зубами в перчатку и молча стоял, бешено вращая глазами и мотая головой. Его люди, и сами не отличавшиеся смиренным нравом, тихо пятились, боясь лишним шумом вызвать извержение вулкана кипевшей в принце ярости.

«Что делать? — крутилось у него в голове. — Это западня, капкан. Даже если Боклерка нет сзади, там уже полно войск графа Дорсета! Впереди — рутены, эти уж точно здесь. Надо разделиться и пытаться хоть как-то добраться до валлийцев. Но зачем, зачем разделяться? Какой смысл, если кто-нибудь из этих тварей спасется, а я погибну? Быть может, поспешить к Бристольскому заливу? Там найдутся какие-нибудь лодки, чтобы переправиться. Или же действительно спрятаться и переждать. Но где?»

— На тропе всадник, мой принц! — доложил один из воинов передового дозора. — Нет, это не всадник, это всадница.

— Всадница? — Стефан отпустил прокушенную перчатку. — Откуда бы здесь взяться всаднице?

«Неужели Матильда? Господи, сделай так, чтоб это была Матильда!»

— Коня! — рявкнул он и вскочил в седло, едва ирландский дестроер был подведен к нему.

В этот миг его не интересовало, что могло побудить императрицу, бросив всех и вся, в одиночку мчать по лесной дороге. Он молился, молился истово, как никогда прежде, и пришпоривал скакуна навстречу неведомой всаднице.

Он появился перед ней как тень, как лесной демон, внезапно, прямо нос к носу. Конь полуночной наездницы вздыбился, увидев пред собой неожиданную преграду, и всадница едва удержалась на его спине.