зелёными искрами и маленькими точками зрачков, не реагирующих на чередование света и тени, остались прежними.

— Я предполагал, что при нашей встрече будет присутствовать Платон Михайлович, — промурлыкал Ларри, разливая по высоким стаканам вино. — Но он с утра уехал в обсерваторию, встречаться с учёными. Не успевает вернуться. Звонил только что, просил извинить. Представляете, Илья Игоревич, чем больше живу на свете, тем больше разочаровываюсь в людях. Я — коммерческий человек, понимаю разговоры с коммерческими людьми. Но к учёным я всегда относился, — Ларри поставил стакан и поднял вверх веснушчатые руки, — как к святым. У которых есть наука, есть принципы. Они там, в обсерватории, живут как здесь, в республике, никто не живёт. Свет есть, газ есть, горы кругом красивые, зарплату платят регулярно. Не миллионы, но жить можно. По эту сторону их шлагбаума такая нищета начинается, что представить трудно. Завтра, если пожелаете, я вас по городу провезу, сами посмотрите. И что? Платон Михайлович к ним приехал, а они говорят — дай денег на новый телескоп и зарплату удвой, тогда проголосуем. Не в деньгах дело, Илья Игоревич. Деньги можно дать. Только они знают, что в других местах в сто раз хуже, чем у них. Как можно в такой ситуации деньги просить? Если бы они шахтёры были или милиционеры, я бы понял. Но они же учёные люди, профессора, интеллигенты, а думают только о себе. Вот Платон Михайлович и остался — объяснить им, как они неправильно себя ведут. Давайте выпьем за нашу встречу, Илья Игоревич, за успех того большого дела, которое мы делаем, и ещё за то, чтобы никогда мы не разочаровывались в людях, а люди — в нас.

Чем дольше Ларри говорил, тем сильней прорезался грузинский акцент, так что к концу его речи Илье Игоревичу показалось, что Ларри намеренно утрирует, добиваясь известного только ему эффекта. Зелёные искорки в глазах мелькали все быстрее, и скрытые усами губы медленно выпускали наружу паутину слов.

— У вас было некое дело, — заметил Илья Игоревич, вклинившись в случайную или намеренно оставленную ему паузу.

— Да, — согласился Ларри. — Одно дело. Что вам успели рассказать в Москве?

— Я позвонил вашей девушке, мы договорились встретиться. Она сказала, что вам известно о местонахождении человека, обвиняемого в причастности к московским взрывам. Что он ни в чём не виноват и располагает убедительными сведениями о личности подлинных преступников.

— Хорошо.

— Я передал все Федору Фёдоровичу.

— Хорошо.

— Потом я встретился с ней второй раз и попросил организовать мой прилёт сюда.

— Хорошо. Мы решили, что вам будет лучше лететь рейсовым самолётом. А вы не обратили внимания, Илья Игоревич, вами в аэропорту или в самолёте никто не интересовался?

Илья Игоревич задумался. То, что он не заметил наблюдения, вовсе не свидетельствовало о его отсутствии. Скорее уж, о том, что организовано оно было на исключительно высоком уровне.

— Давайте будем исходить из того, что интересовались, — сказал он. — Так будет правильно.

В знак согласия Ларри склонил голову набок, отчего сразу стал похож на хитрую птицу марабу.

— Господина, на которого у нас есть материал, я буду называть Батя. Надо расшифровывать?

— Не надо.

— Хорошо. Тогда я расскажу вам историю. Жил-был один человек. Ничего хорошего о нём сказать не могу, а плохое — не буду, потому что его больше нет. Имел свой бизнес. Из-за этого бизнеса возникли у него кое-какие проблемы. Вот здесь, в папочке, лежит постановление о возбуждении уголовного дела, могу дать почитать. Когда ему постановление предъявили, он сразу всё понял и побежал сдаваться в Федеральную службу охраны. Прямо к самому Бате. Вас это не удивляет?

— Не удивляет, — осторожно ответил Илья Игоревич.

— Вот и хорошо. Приятно иметь дело с информированным человеком. Батя его отправил к своему подчинённому, господину Корецкому. Тот у него всю коммерцию курировал.

— Это тот Корецкий, который погиб?

— Да, — кивнул Ларри, и глаза его подёрнулись дымкой печали. — Ужасная история. Шёл человек по улице, а ему прямо на голову какая-то тяжесть свалилась. Чуть ли не целая статуя. Кошмар…

— Ну и?

— Ну и. А сперва Корецкий половину бизнеса раскаявшегося бизнесмена забрал под себя, но втёмную.

— Это как?

— Часть фирм перешла в управление другим людям, которых назвал Корецкий. Вот тут у меня документы из Регистрационной палаты лежат. А дальше — объективки на новых управляющих. Из этих объективок прекрасно, кстати, видно, почему господин Корецкий этим людям абсолютно доверял. А если кому ещё непонятно, то вот такая бумага есть. Постановление о закрытии ранее возбуждённого уголовного дела в связи — как тут написано? — в связи с изменением обстановки. Самое интересное в этом постановлении — дата. Она как раз и объясняет, что такое изменение обстановки. Сегодня, к примеру, управление сменилось, а назавтра и уголовного дела нет.

Илья Игоревич напрягся. Методичность, с которой Ларри выстраивал некую, не до конца ему понятную версию московской трагедии, настораживала. К оказанию дружеской услуги с такой тщательностью не готовятся. Так начинают войну.

Будто угадав его мысли, Ларри сказал:

— Это очень старые документы, Илья Игоревич. Мы их давно собирали. Дело в том, что в своё время мы потеряли двух наших товарищей. Одного, Петю Кирсанова, прямо на улице расстреляли. Второй, Виктор Сысоев, наш хороший друг, из окна выбросился. Федор Фёдорович в курсе дела, и сбором этих документов он же и занимался. Так вышло, что ко всему последующему бумаги эти имеют самое прямое отношение. Я могу продолжать?

Илья Игоревич кивнул. Упоминание Федора Фёдоровича его успокоило.

— Так вот. Когда бизнесмен… умер, его часть бизнеса осталась без присмотра. Родственники поставили на это дело случайного человека. Того самого, которого сейчас по всей России разыскивают. А чтобы он ненароком не полез куда не положено, выдали ему интересную бумажку. Там крестиками помечено, что у них осталось. А непомеченное — как управлялось людьми Корецкого, так и продолжает управляться. Интересно?

— Интересно.

— Дальше будет ещё интереснее. Микроавтобусы, которые все взорвали, как раз приобретались на фирму с крестиком. А вот деньги на покупку пришли от фирмы покойного Корецкого. Если бы эти деньги в мешке принесли, на этом бы история и закончилась. Но денежки, Илья Игоревич, прошли через банк. Копейка в копейку.

— У вас есть платёжка?

Ларри поморщился.

— Все платёжки, Илья Игоревич, изъяли на следующий же после взрывов день, при обыске. Сейчас и следов не найти. Но кое-что у нас есть. Мы успели банковские выписки получить.

— Понятно.

— А потом было так. После второго взрыва господин Гусейнов сообразил, что ему хана, и из телефона- автомата позвонил в милицию. Сказал, что ни в чём не виноват. Продиктовал номера остальных микроавтобусов — их ещё много было, фамилии водителей. Вот это, — Ларри положил на стол кассету, — запись его звонка. Получена нами из милиции, хотя, как вы понимаете, совершенно неофициально. Мы за этой записью специально самолёт в Москву посылали. Оставшиеся водители в ту же ночь были убиты в перестрелке, все до одного, про запись никто ни словом не обмолвился.

— Судя по всему, у вас ещё имеются, как вы говорите, экспонаты?

— Имеются. Сам этот человек. Живой и здоровый. Побеседовать не желаете?