к побережью Англии, но, хоть на мои ноги и падали солнечные лучи, я ощущал себя в плену у ночи, которая никогда не закончится. Меня сильно трясло, и я остро осознавал, что заключен в хрупкую герметичную трубу, болтающуюся в тысячах футов над морем.. Еще хуже было то, что растущее внутреннее давление, которое я поначалу счел за проявление клаустрофобии, оказалось чем-то иным. Во мне набирало силу странное тошнотворное вращение, словно внутри зашевелилось некое могучее существо.

Я сидел, вцепившись в ручки кресла, глядя на экран, где беззвучно раскрывали рты персонажи какого- то фильма, а внизу тем временем проплывала Европа. Я подумал о последних мгновениях жизни Тагора. Принесли еду, и я покорно и быстро расправился с ней. Позже я попытался провалиться в сон. Однако ощущение пустоты и головокружения становилось все сильнее, а в ушах слышалось постоянное зудение, словно от крыльев множества насекомых. Несколько раз я уже начинал было дремать, но тут же просыпался от звуков далекого издевательского смеха. В конце концов я отчаялся заснуть.

Я заставил себя выйти вместе с другими пассажирами во время заправки в Тегеране. Пилот объявил, что температура снаружи составляет 33 градуса, и, лишь окунувшись в ужасную жару и влажность, я сообразил, что речь шла о температуре по Цельсию.

Было уже поздно, ближе к полуночи, но в раскаленном воздухе пахло ожидающим своего часа насилием. Повсюду в гулком, ярко освещенном зале аэропорта висели портреты шаха, а вокруг крутились охранники и солдаты, без видимых причин державшие оружие на изготовку. Закутанные в черное мусульманские женщины проплывали как призраки сквозь зеленую, флюоресцирующую пустоту. Старики спали на полу или стояли на коленях на своих молитвенных ковриках среди окурков и кусков целлофана, а какой-то американский мальчонка лет шести – светловолосый, в рубашке в красную полоску, казавшейся неуместной среди темных тонов,– примостился за стулом и поливал из игрушечного автомата таможенную стойку.

По громкоговорителю объявили, что до посадки на наш рейс остается пятнадцать минут. Я проковылял мимо старика с красным шарфом и очутился в общественном туалете. Здесь было очень темно, ибо единственным освещением служила одинокая лампочка перед входом. Во мраке перемещались темные силуэты. Я испугался, что случайно угодил на женскую половину, и мне даже показалось, что в темноте я различаю чадры, но потом я услышал низкие голоса, переговаривающиеся на гортанном наречии. Где-то капала вода. В ту же секунду на меня навалился приступ тошноты, куда более сильный, чем прежде, и я, скрючившись над азиатским унитазом, сблевал без остатка съеденное в самолете. Но еще долго после этого по пищеводу прокатывались спазмы.

Я свалился набок и растянулся во весь рост на прохладном кафельном полу. Пустота во мне теперь была почти абсолютной. Я дрожал, и выступивший на теле пот смешивался с солеными слезами. Беспрестанное гудение насекомых усилилось настолько, что я стал отчетливо различать голоса. Песнь Кали теперь звучала очень громко. Я обнаружил, что уже преступил границы ее нового владения.

Через несколько минут я поднялся в темноте, почистился, как мог, и быстро зашагал навстречу зеленоватому свету, чтобы встать в очередь пассажиров, ожидавших рейса на Калькутту.

Мы вышли из облаков, сделали один круг и сели в аэропорту «Дум-Дум» в три десять ночи. Я присоединился к пассажирам, спускавшимся по трапу на мокрый гудрон летного поля. Город казался охваченным огнем. Низкие облака отбрасывали оранжевый свет, красные маячки отражались в бесчисленных лужах, а лучи прожекторов, вырывавшиеся из-за здания аэровокзала, только усиливали иллюзию. Я не слышал больше ничего, кроме хора визгливых голосов, когда вместе с остальными брел к таможенному отделению.

Год назад Амрита, Виктория и я потратили час с лишним, чтобы пройти таможню в Бомбее. На этот раз вся процедура заняла не больше пяти минут. Меня совершенно не волновало, станут ли досматривать мой багаж. Низкорослый человечек в засаленном хаки нанес мелом крест на мою сумку как раз на том месте, где во внешнем кармане лежал пистолет с боеприпасами, после чего я вышел в главный зал аэропорта и направился к выходу.

«Кто-нибудь будет меня встречать,– говорил я себе.– Может быть, Кришна-Санджай. Он скажет мне, где разыскать эту падаль Камахью, прежде чем умрет сам».

Несмотря на то что было всего половина четвертого утра, толпа в аэропорту не уступала размерами той, что я видел здесь раньше. При слабом свете мигающих люминесцентных ламп кричали и толкались люди, но я почти не слышал шума, перешагивая через киплинговских «завернутых мертвых», не слишком заботясь о том, чтобы не наступить на тела спящих людей. Я позволил толпе нести меня. Я не чувствовал ни рук, ни ног, они лишь подергивались, как у неумело управляемой марионетки. Я закрыл глаза, чтобы лучше слышать Песнь и ощутить энергию, исходящую от оружия всего в нескольких дюймах от моей правой руки.

«Чаттерджи и Гупта тоже должны умереть,– продолжал размышлять я.– Сколь незначительным ни было их соучастие, они должны умереть».

Я тащился вместе с толпой, словно человек, захваченный страшной бурей. Шум, запах, давление колышущейся массы идеально сочетались с нарастающей во мне пустотой, и все это воплощалось в темном цветке, который распускался в моем сознании. Смех теперь стал очень громким. Из-под закрытых век я видел Ее образ, вздымающийся над серыми башнями умирающего города, слышал Ее голос, солирующий во все нарастающем распеве, видел Ее руки, двигающиеся в ритме ужасного танца.

«Открыв глаза, ты увидишь кого-нибудь, тебе знакомого. Не нужно ждать. Пусть это начнется прямо здесь».

Я заставил себя не открывать глаза и лишь схватился за сумку обеими руками и прижал ее к груди. Я ощущал, как толпа несет меня вперед, к открытым дверям. Теперь до меня отчетливо доносились крики носильщиков и запахи нечистот калькуттских улиц. Моя правая рука непроизвольно начала расстегивать молнию на внешнем отделении сумки, где лежал заряженный пистолет.

«Пусть это начнется здесь».

По-прежнему не открывая глаз, я увидел, как передо мной, словно раскрывающиеся двери, словно утроба громадного зверя, каковым и был этот город, разворачиваются события следующих нескольких минут, и я чувствовал, как во мне распускается темный цветок и как я поднимаю холеное совершенство «люгера»… А потом начинается действо – и мощь оружия протекает по моей руке, вливается в меня и исходит из меня во вспышках пламени в ночи… И падают бегущие силуэты, а я вставляю с ласкающим слух щелчком в пистолет новую обойму, и из меня исторгаются боль и мощь; а бегущие фигуры падают, и плоть отлетает от плоти при ударе пули… А огни из труб освещают небо, и при их красноватом свете я отыщу свой путь среди улиц и переулков и найду Викторию – на этот раз вовремя. Я вовремя найду Викторию и убью всех, кто отнял ее у меня, и убью всех, кто встанет на моем пути, и убью всех, кто…

«Пусть это начнется сейчас».

– Нет! – закричал я и открыл глаза.

Мой крик лишь на секунду заглушил Песнь, но за это время я выдернул руку из открытого отделения сумки и изо всех сил рванулся влево. До дверей оставалось лишь десять шагов, и толпа неумолимо, теперь уже гораздо быстрее, целеустремленнее, катилась к ним. Сквозь дверной проем я увидел человека в белой рубашке, стоявшего возле бело-голубого автобуса. Волосы этого человека торчали в разные стороны, словно пики темного электричества.

– Нет!

Я воспользовался сумкой в качестве тарана, чтобы пробиться к стене. Какой-то высокий человек в толпе толкнул меня, а я ударил его в грудь, и тогда он уступил дорогу. Теперь я был лишь в трех шагах от раскрытых дверей, и толпа с неудержимостью взрывной волны тащила меня за собой.

«Пусть это начнется сейчас».

– Нет!

Не знаю, кричал ли я в голос. Я ринулся вперед, расталкивая толпу, словно брел по грудь в воде. Наконец я вцепился левой рукой в поручень на какой-то боковой двери без надписи, которая вела в служебные помещения аэропорта. Каким-то образом мне удалось удержать сумку, в то время как на меня налетали человеческие фигуры, а чьи-то пальцы и руки в сутолоке случайно натыкались на мое лицо.

Я вломился в дверь и побежал. Сумка колотилась по правой ноге, а изумленные работники аэропорта расступались, чтобы освободить мне дорогу. Песнь гремела еще громче, чем раньше, вызывая такую боль, что мне хотелось изо всех сил зажмурить глаза.

«Пусть это начнется здесь. Пусть это начнется сейчас».

Вы читаете Песнь Кали
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату