Зрячий моравек ответил радиостатическим подобием тяжкого вздоха.

– А ты у нас, как всегда, полон веры в лучшее.

– Точнее, в жизненную правду, – насмешливо парировал иониец, но тут же посерьезнел: – А ведь знаешь, дружище, скоро нам опять придется говорить с маленькими зелеными человечками. Слишком уж много вопросов накопилось.

– Знаю.

Европейцу сделалось так дурно, как бывает при самой ужасной морской болезни.

– И еще, – продолжал товарищ. – Возможно, обстоятельства потребуют надуть и запустить шар немного раньше, чем намечалось.

Перед этим отставной капитан потратил несколько дней на то, чтобы сколотить более просторную гондолу из остатков прежней корзины и обшивных досок, оторванных от не самой необходимой переборки судна. МЗЧ не проявили ни малейшего беспокойства по этому поводу.

– Думаю, лучше пока не спешить, – возразил Манмут. – Если бы знать заранее, какие вскоре задуют ветра! А попадешь в мощный поток – не поможет и реактивная тяга. Не стоит рисковать шаром, особенно в такой дали от Олимпа.

– Согласен, – проговорил гигантский краб после паузы. – А вот потолковать с командой уже пора. У меня появилась новая теория. Кажется, они вовсе и не пользуются телепатией для общения.

– Разве? – озадачился европеец. – А чем еще? Ушей и ртов у них нет, а мои датчики не чувствуют никаких волн, которые несли бы информацию.

– Что, если она содержится прямо в их телах? В виде маленьких частичек, этаких нанопакетов с закодированными данными? Вот почему МЗЧ настаивают, чтобы ты сжимал некий орган – пункт центрального телеграфа – живой рукой, а не общим манипулятором. При взаимопроникновении молекулярные машинки проникают непосредственно в твою кровь и направляются в органический мозг, где такие же нанобайты помогают расшифровать полученные сведения.

– А как они говорят между собой? – с сомнением спросил Манмут. Теория о чтении мыслей привлекала его больше.

– Точно так же, – пояснил Орфу. – Прикосновения. Видимо, у них полупроницаемая кожа и обмен информацией происходит при каждом физическом контакте.

– Даже не знаю, – усомнился бывший капитан. – Помнишь, когда эти матросы причалили к берегу, им уже было известно, кто мы и куда едем? Сухопутные МЗЧ умудрились передать новости по морю?

– Мне тоже так померещилось. Однако раз уж наука людей и моравеков до сих пор не докопалась до основ телепатии, согласно бритве Оккама я бы допустил, что морячки «услышали» о пришельцах опять же благодаря прикосновениям – или к нам, или к собратьям, обитающим на берегу.

– Значит, нанопакеты закодированных данных? – Маленький европеец не потрудился скрыть от приятеля скептицизм. – Вот только если я захочу побеседовать, одно из этих созданий в любом случае умрет.

– К несчастью, – подтвердил иониец, уже не вспоминая своих прежних доводов, будто бы МЗЧ – не более личности, чем клетки человеческой кожи.

Безъязыкие существа с проворством акробатов суетились на палубе; пробегая мимо, человечки дружелюбно кивали Манмуту зелеными головками.

– Спросить, конечно же, надо, – произнес он, – но давай отложим хотя бы до завтра. Южный горизонт заволокла громадная красно-бурая туча, и все готовятся к буре. Лишних рук сейчас нет.

А троянцы по-прежнему истребляют греков. Студенты из моей прошлой жизни непременно сказали бы, что они «производят зачистку». В самом конце двадцатого – начале двадцать первого столетия бытовал такой расхожий оборот, пущенный в обиход безграмотными журналистами и на деле означавший полное уничтожение врага. Однако «зачистить» можно пятно на рукаве, и этот процесс никак не приводит к разрушительным последствиям, верно?

Так вот, троянцы истребляют греков.

Объявив бессмертным ультиматум, Зевс на золотой колеснице квитируется с Олимпа на вершину Иды – высочайшей горы, откуда божественному зрению открывается отличный вид на Илион – и, заняв место на блистающем престоле чудовищных размеров, устремляет взор далеко вниз, на крепкие стены города, на сотни ахейских кораблей, что качаются на якоре у берега. Прочие боги слишком запуганы, чтобы вмешиваться, и Громовержец в гордом одиночестве извлекает наружу золотые весы Смерти. На правой чаше лежит гирька, отлитая в форме троянского конника, на левой – фигурка аргивского лучника в бронзовых латах.

Кронид поднимает священные весы, перехватив коромысло посередине, и наблюдает. Роковая чаша ахейцев предательски склоняется, в то время как судьба Трои резко взмывает кверху. Владыка ухмыляется. Я подобрался достаточно близко, чтобы без труда заметить: старый хрыч прижал левую гирьку могучим пальцем.

Троянцы вырываются из городских врат и налетают на врага, точно стая потревоженных шершней. Тяжелые, сизые тучи, неистово клокочущие темной силой, то и дело разражаются молниями небесного гнева. Причем лупят они исключительно по ратям аргивян и длинноволосых ахейцев. Ясно видя знаки божественного неудовольствия, греки все же бросаются на поле битвы, – а что еще им остается? Долину наполняет грохот сшибающихся щитов, скрежет пик, шум колесниц, конское ржание, победные крики и предсмертные стоны.

Ахейцам не везет с самого начала. Молнии поджаривают воинов, точно закованных в броню цыплят. Гектор устремляется вперед подобно урагану; где тот великодушный человек, восхитивший меня в трогательной сцене прощания с женой и сыном? Его место занял помешанный убийца, который косит живых людей, словно траву на лугу, жуткими воплями призывая товарищей проливать все больше, и больше, и больше крови. Те и не думают отставать. Троянцы и их союзники все, как один, с громким кличем обрушиваются на неприятеля, будто неистовый цунами из бронзы и кожи.

Парис, которого я еще вчера не воспринял всерьез и которому без колебаний наставил рога прошлой ночью, скачет рядом с братом, напоминая одержимую демонами машину для бойни. Его специальность – искусный лучник, и нынче ни одна из длинных стрел не пролетает мимо цели. Каждый выстрел – прямо в яблочко. Острые наконечники со свистом впиваются в глотки, сердца, глаза и гениталии; ахейцы с аргивянами валятся на поле будто подкошенные.

Гектор следит за врагом и стремительно подавляет любой очаг греческого сопротивления; упиваясь битвой, он перерубает шеи, точно стебли ромашек, не ведая милости и не слыша мольбы о пощаде. Как только ахейцам удается сплотить ряды, голубоватая вспышка молнии низвергается с неба, разрываясь как космическая граната, и крики умирающих тонут в раскатах грома.

Великий царь Агамемнон с отважным Идоменеем прорубают себе путь к отступлению. Оба Аякса, прошедшие тысячу сражений, теряют присутствие духа и бегут с поля. Одиссей, прозванный «многотерпеливым», не может более терпеть и опрометью бросается к своим полым кораблям – видимо, надеется обрести там былое мужество. Удирает он даже слишком быстро для такого коротконожки. Единственный, кто не поворачивает обратно, – почтенный Нестор, да и тот задержался не по доброй воле: супруг Елены вонзил крылатую стрелу в череп его скакуна. Бедное животное бешено закружилось, вгоняя в панику остальных. Пилосец кидается к поверженному коню, очевидно собираясь отсечь упряжь и покинуть битву вслед за остальными. Но Гектор гонит колесницу вперед, и герои вокруг падают наземь, сраженные стрелами Париса, кто в грудь, кто в открытую шею. Лошади Нестора сами находят дорогу назад, умчавшись проворнее самих людей. Седовласый муж остается один среди врагов в ожидании свирепого Приамида.

Мимо, не удостоив старого друга даже взглядом, быстрее ветра проносится Одиссей.

– Куда спешишь ты, о сын Лаэрта, разумный тактик?.. – взывает сладкоголосый вития, но колкая