– А как же я? Я тоже хочу с вами. Потому и помогала тебе все это время.

– Знаю. – Он ласково коснулся ее руки. – Это было бы замечательно. И все же дело Одиссея сейчас важнее.

– Да, но…

– Мать Ханны ведет слишком уединенную жизнь. И дом у них маленький.

– Да, но…

– И твой Ардис-холл подошел бы идеально. – Выпустив ее ладонь, мужчина продолжал испепелять хозяйку настойчивым взглядом.

Небеса прояснились, и над округлым прозрачным потолком высыпали крупные звезды.

– Верю, подошел бы. – Девушка закусила губу, буквально разрываясь на части. – Знать бы только, что задумал этот сын Лаэрта… И кто он вообще такой.

– Конечно, нам известно очень мало. Вот и выяснишь все, что нужно, пока мы будем обшаривать Средиземный Бассейн. А когда отыщем корабль, обещаю взять тебя в полет.

Ада помедлила. Затем подняла глаза на Хармана. Их лица почти соприкасались. «Если бы мы не беседовали, он поцеловал бы меня…» За стеной полыхнула запоздалая молния, и прозрачно-зеленые стены содрогнулись от грохота.

– Ладно, – зашептала девушка. – Пусть живет у нас. Только мне потребуется помощь Ханны. И дай слово, что заберешь меня туда, на кольца.

– Непременно, – заверил гость.

Потом склонился и действительно чмокнул ее – увы, всего лишь в щеку. Словно добрый папочка, разочарованно подумала Ада, хотя девушка, как и все на Земле, никогда не видела своего отца.

Харман сделал вид, что собирается уходить. Однако не успела его собеседница отворить дверь, как мужчина стремительно повернулся:

– Что ты думаешь об Одиссее?

– В каком смысле? – смутилась Ада. – То есть верю ли я в него?

– Нет. Я имел в виду, что ты о нем думаешь? Он интересует тебя?

– Э-э-э… Его история? Да уж, дух захватывает. Впрочем, пусть сначала выскажется. Тогда и решу, доверять ему или нет.

– Да я не об этом. – Мужчина запнулся и потер подбородок. – Он-то сам тебе интересен? Нравится? Привлекает?

Девушке оставалось лишь рассмеяться. На востоке прогрохотало эхо дальнего грома.

– Ну и глупец! – промолвила она, утирая слезы.

Потом, не в силах более сдерживаться, сама подошла к Харману, обвила его шею руками и поцеловала в губы.

Пару мгновений гость покорно принимал ее ласки, затем крепко обнял и ответил на поцелуй. Сквозь тонкий шелк, разделявший их, Ада ощутила растущее волнение Хармана. Лунный свет расплескался по лицам и рукам обоих подобно теплому молоку. Внезапно ужасный вихрь налетел на спальню, и пол закачался под ногами.

Гость подхватил Аду на руки и понес на постель.

– Думаю, именно Фальстаф заставил меня разлюбить Барда.

– А? – переспросил Манмут.

Его занимали иные проблемы: как довести погибающую лодку, дающую жалкие восемь узлов, до берега, что по-прежнему прятался за горизонтом; как удержать под контролем уцелевшие функции корабля, одновременно разглядывая небо сквозь перископ в поисках вражеских колесниц и мрачно размышляя о будущем, которое ждет их на суше.

Орфу промолчал в темном затопленном трюме два с лишним часа. И вот вам, здравствуйте.

– Что там насчет Фальстафа?

– Я просто говорю, что он заставил меня отвернуться от Шекспира и увлечься Прустом.

– А мне казалось, ты полюбишь этого героя, – удивился капитан. – Он такой забавный.

– Я и любил, – признался иониец. – Даже воображал себя им. Хотел быть им. Да провались все, я даже какое-то время выглядел, как он!

Хозяин «Смуглой леди» попытался представить подобную картину. И не смог. Вместо этого ему пришлось вернуться к функциям судна и перископу.

– И почему же твои взгляды изменились?

– Помнишь ту часть из «Генриха IV», где Фальстаф находит на поле брани тело Готспера Горячей Шпоры?

– Помню.

Перископ и радар подтверждали: небо чисто от колесниц. Ночью Манмуту пришлось отбросить потухший реактор, и теперь лодка едва набирала шесть узлов, причем запасные аккумуляторы сели уже до четырех процентов мощности. Капитан понимал, что повторного всплытия не избежать. На поверхности он заполнял свою каюту чистым воздухом до отказа, а весь кислород, произведенный кораблем, пересылал Орфу. К сожалению, оказалось невозможно просто перекачать часть марсианской атмосферы внутрь судна: системы безопасности не позволяли сделать этого.

– Фальстаф пронзает лодыжку трупа «для верности», – подал голос иониец, – а затем тащит его на спине, надеясь поживиться за счет прославленного покойника.

– Ну да, – отозвался хозяин «Смуглой леди».

Комсаты подтверждали близость берега, до которого оставалось километров тридцать, однако перископ до сих пор не обнаруживал признаков суши, а рисковать, направляя радар прямо перед собой, европейцу не хотелось. Он приготовился всплыть, одновременно принимая все меры, дабы в случае опасности стремительно погрузиться на дно.

– «Главное достоинство храбрости – благоразумие, и именно оно спасло мне жизнь», – продекламировал Манмут. – Все комментаторы шекспировского творчества: Блум, Годдард, Бредли, Морганн, Хазлитт и даже Эмерсон – единогласно причисляют Фальстафа к величайшим детищам гения.

– И пусть. – Орфу замолчал, ожидая, пока балластные резервуары перестанут грохотать и трястись. Когда кругом воцарилась тишина и только волны плескались у корпуса, моравек спокойно закончил: – Лично я нахожу его достойным презрения.

– Презрения?

Лодка вырвалась на поверхность. Рассвет едва наступил, и здешнее солнце – во сто крат огромнее той блестящей точки, под светом которой прошло все существование европейца, – только-только начинало отрываться от горизонта. Хозяин корабля включил вентиляцию и жадно задышал соленым морским воздухом.

– «Чем он одарен, кроме уменья пробовать херес? Чему научился, кроме разрезывания и пожирания каплунов? Чем он проявил себя, кроме обмана и подлости? Какие у него достоинства? – Никаких. Какие недостатки? – Все решительно», – процитировал краб.

– Да, но ведь принц Гарри шутил, когда говорил это.

Манмут решился плыть у самой водной глади. Так, разумеется, опаснее, недаром радар засекал новую колесницу каждый час или два. Зато наверху подводная лодка делала целых восемь узлов, да и ресурсы жизнеобеспечения частично растягивались.

– Разве? – переспросил Орфу. – Во второй половине пьесы он отрекся от беспутного обжоры.

– Чем заживо убил Фальстафа. «Король разбил ему сердце», как выразилась миссис Куикли, – откликнулся маленький европеец, наслаждаясь кислородом и непрестанно думая о своем товарище, плавающем в одинокой темноте трюма. Уже первое всплытие показало, что ионийца не