Капитан неохотно повернул назад и поплыл по искривленным, полуобвалившимся коридорам. Оказавшись в каюте, он убрал режущие инструменты на место – до поры до времени.
Не успел Манмут занять свое кресло, в динамиках раздался голос Орфу:
Манмут выпускал перископ на поверхность каждые двенадцать часов, быстренько изучал обстановку – небеса и спокойное море – и втягивал прибор обратно. Летающие машины по-прежнему хищно кружили под облаками, но, к счастью, намного севернее, у полюса.
Любителю сонетов было не на что жаловаться. При желании он мог перемещаться. Его капитанская каюта и жилой отсек совершенно не пострадали, хранили тепло и даже не слишком накренились при падении на дно. Другие отделения – в том числе научная лаборатория и бывший кабинет Уртцвайля – оставались затопленными, однако насосы исправно трудились, откачивая воду. Зная, что вскоре помещения заполнит вакуум, Манмут не собирался тратить на них воздух. Первое, что он сделал после того памятного разговора с ионийцем, – нацепил дыхательный шланг и осушил комнаты от кислорода. Хозяин «Смуглой леди» убеждал себя, будто заботится о драгоценных молекулах, а в глубине его сердца таилась иная причина. Там зрело острое чувство вины: мол, тебе-то хорошо в уютной каюте, а Орфу? Один, без помощи, под водой, в непроглядной мгле… Пусть и экзистенциальные, но все же муки.
Хотя на данный момент капитан не мог с этим ничего поделать – в особенности пока его судно само утопало в тине, – он заранее наведался в лабораторию и покидал в рюкзак все, что может понадобиться для спасения друга.
«И собственного освобождения», – подумалось маленькому европейцу. Если только слово «освобождение» годится для вечной разлуки со «Смуглой леди», в чем Манмут сильно сомневался. Все глубоководные криоботы изначально побаивались открытых пространств, и новые, усовершенствованные поколения унаследовали подобную болезнь.
На вторые сутки, после восьмой партии в шахматы, Орфу спросил:
(«Тебе туда не влезть, и пузырь не выдержит двоих».)
–
Если бы в этот миг иониец позволил себе усмехнуться, Манмут, не раздумывая, забрался бы в спасательную шлюпку и отчалил – настолько взбесил его разговор.
Спустя шестьдесят один час после падения над северным океаном разъезжала последняя колесница – зато она снизилась до восьми кликов и кружила в десяти километрах от упавшей подлодки. Манмут поспешно втянул перископ обратно.
Маленький европеец наслаждался музыкой Брамса, и, судя по всему, Орфу в затопленном отсеке занимался тем же.
Внезапно иониец нарушил молчание:
Шекспировед погрузился в размышления. До него начинало доходить, что за полтора века существования можно было бы узнать и побольше об окружающем мире. Неужели он упустил из виду все самое важное? Ледяные моря Европы – в них Манмуту уже не плавать; любимая подлодка – несколько дней, и она прекратит существовать; да еще сонеты и пьесы Потерянной Эпохи.
Негусто.
Капитан едва не расхохотался от горькой досады.
Словно прочитав его думы, Орфу произнес:
Хозяин «Смуглой леди» сканировал данные от энергетических и прочих систем судна. Нет, не протянуть им три марсианских дня. Выбираться надо в течение шести часов, не позже. Главное, чтобы реактор перенес нагрузку, а то ведь…
Манмут покачал головой в безвоздушной пустоте каюты. Он прекрасно понимал: Орфу просто желает отвлечь товарища от текущих забот.
–
Пять минут до запуска перископа. Если горизонт окажется чист, подлодка начнет всплытие. В противном случае – тоже начнет.