Кроукрастл. – Я вот в последнее время запал на огневок. Видимо, в них есть какие-то витамины, которых мне не хватает.
– К жукам скорее относятся светляки, нежели огневки, – заметил Мандалай, – но и тех и других при всем желании не отнесешь к съедобным.
– Они, может быть, и не слишком съедобны, – возразил Кроукрастл, – зато они хороши как закуска, которая готовит тебя к настоящей еде. Пойду пожарю себе огневок с гаванским перчиком… мням.
Вирджиния Бут была исключительно практичной женщиной.
– Допустим, мы захотим попробовать эту сантаунскую жарптицу. Где она водится?
Зебедия Т. Кроукрастл поскреб недельную щетину, оккупировавшую его подбородок (длиннее она не становилась: у недельной щетины нет такого обыкновения).
– Что до меня, – сказал он, – то я направился бы в Сантаун, непременно – в летний полдень, нашел бы уютное местечко, к примеру кофейню Мустафы Строхайма, и ждал бы жар птицу. Потом я поймал бы ее, как полагается, и приготовил бы как положено.
– А как полагается ее ловить? – спросил Джеки Ньюхаус.
– Так же, как твой знаменитый предок ловил перепелов и куропаток, – ответил Кроукрастл.
– В мемуарах Казановы вообще не говорится о ловле перепелов, – удивился Джеки Ньюхаус.
– Твой предок был занятым человеком, – объяснил Кроукрастл. – Не мог же он записывать все подряд. Но перепелов Казанова браконьерил неплохо.
– Кукурузные зерна и сушеная черника, пропитанная виски, – сказал Огастес ДваПера Маккой. – Мой папаша всегда делал так.
– И Казанова тоже, – кивнул Кроукрастл. – Только мешал ячмень с изюмом, вымоченным в коньяке. Он сам меня научил.
Джеки Ньюхаус проигнорировал последнюю фразу. Собственно, так и следовало поступать практически со всем, что говорил Зебедия Т. Кроукрастл, а именно пропускать мимо ушей. Но Джеки Ньюхаус все же спросил:
– А где кофейня Мустафы Строхайма в Сантауне?
– Там же, где и всегда: третья улочка от старого рынка в квартале Сантаун, не доходя до старой сточной канавы, которая некогда была арыком, но если выйдешь к ковровой лавке Одноглазого Хайяма, значит, ты пропустил нужный поворот, – начал Кроукрастл и вдруг нахмурился. – Судя по вашим не слишком довольным лицам, вы не ожидали такого подробного и конкретного описания. Я понял. Кофейня – в Сантауне, Сантаун – в Каире, Каир – в Египте, и был там всегда. Ну или почти всегда.
– А кто оплатит поездку в Египет? – спросил Огастес ДваПера Маккой. – И кто туда поедет? Хотя стоп, я уже знаю ответ, и он мне очень не нравится.
– Ты и оплатишь, Огастес, а поедем мы все, – все же озвучил малоприятный ответ Зебедия Т. Кроукрастл. – Все это прописано в списке прав и обязанностей членов Эпикурейского клуба. Я, со своей стороны, захвачу фартук и кухонную утварь.
Огастес знал, что Кроукрастл не платил членские взносы с незапамятных времен, но Эпикурейский клуб покрывал недостачу: Кроукрастл состоял в клубе еще во времена Огастесова отца. Он просто сказал:
– Когда выезжаем?
– Отправляемся в воскресенье, – объявил с важным видом Зебедия Т. Кроукрастл. – Через три воскресенья от этого. Поедем в Египет. Проведем там несколько дней, поймаем сантаунскую жарптицу и поступим с ней, как полагается.
Бесцветные глаза профессора Мандалая тускло моргнули:
– Но, – начал он, – в понедельник у меня занятия. По понедельникам я веду мифологию, по вторникам даю уроки чечетки, а по средам обучаю деревообработке.
– Пусть твои классы возьмет помощник, Мандалай. Ах, Мандалай! В понедельник ты будешь охотиться на жарптицу, – отозвался Зебедия Т. Кроукрастл. – Сколько профессоров в мире могут сказать о себе такое?
В следующие три недели все члены клуба, один за другим, навестили Кроукрастла, чтобы обсудить предстоящее путешествие и поделиться дурными предчувствиями.
Зебедия Т. Кроукрастл не имел постоянного места жительства. При этом существовал ограниченный перечень мест, где его можно было найти. Рано утром он спал на автовокзале – там были удобные скамьи, и транспортная полиция смотрела на его ночевки сквозь пальцы; в полуденную жару он прохлаждался в парке, среди статуй давно забытых генералов, в компании алкашей и пьянчуг, где взамен содержимого их бутылок предлагал свои откровения эпикурейца, каковые всегда выслушивались уважительно, иногда – еще и с неподдельным восторгом.
Огастес ДваПера Маккой разыскал Кроукрастла в парке; он пришел туда с дочерью, Холлиберри БезПера Маккой. Она была маленькой девочкой, но ум имела острый, как зубы акулы.
– Знаешь, – сказал Огастес ДваПера Маккой, – все это кажется мне знакомым.
– Что – это? – не понял Зебедия.
– Все. Путешествие в Египет. Жар-птица. Как будто я слышал об этом раньше.
Кроукрастл почти кивнул. Он жевал чтото хрустящее из бумажного пакетика.
Огастес продолжал:
– Я просмотрел подшивку журналов Эпикурейского клуба и нашел, что искал. Сорок лет назад жарптица упоминалась в одном оглавлении, но кроме этого узнать ничего не удалось.
– Почему? – шумно сглотнув, поинтересовался Зебедия Т. Кроукрастл.
Огастес ДваПера Маккой вздохнул.
– Я нашел в записях нужную страницу, – сказал он, – но оказалось, что она выжжена, а потом в клубе началась полная неразбериха.
– А вы едите светлячков из пакета, – сказала Холлиберри БезПера Маккой. – Я заметила.
– Совершенно верно, мисс, – кивнул Зебедия Т. Кроукрастл.
– А ты помнишь ту смуту, Кроукрастл? – спросил Огастес.
– Разумеется. – Кроукрастл важно кивнул. – И тебя тоже помню. Тогда тебе было столько же, сколько юной Холлиберри – сейчас. Что же до смуты, то вот она есть, а вот ее уже нет. Это как закат и рассвет.
В тот же день, но уже ближе к вечеру, Джеки Ньюхаус и профессор Мандалай нашли Кроукрастла за железнодорожной насыпью. Он соорудил небольшую угольную жаровню и жарил чтото в консервной банке.
– Что готовишь, Кроукрастл? – спросил Джеки Ньюхаус.
– Древесный уголь, – сказал Кроукрастл. – Очищает кровь, возвышает дух.
На дне банки дымились почерневшие кусочки липового и орехового дерева.
– И что, ты будешь это есть, Кроукрастл? – спросил профессор Мандалай.
Вместо ответа Кроукрастл лизнул языком пальцы и выудил из банки шипящий уголек.
– Хороший фокус, – признал профессор Мандалай. – У огнеглотателей научился?
Кроукрастл закинул уголек в рот и разжевал его старыми кривыми зубами.
– У них, – сказал он. – У них.
Джеки Ньюхаус откашлялся.
– Я хотел бы признаться, – пробормотал он, – что у нас с профессором Мандалаем возникли не очень хорошие предчувствия по поводу предстоящего путешествия.
Кроукрастл дожевал уголь.
– Немного не то, – сказал он. Вынув из костра ветку, он откусил ее огненнооранжевый кончик. – А вот то, что надо.
– Это иллюзия, – сказал Джеки Ньюхаус.
– Ничего подобного, – возразил Зебедия Т. Кроукрасл. – Это колючий вяз.
– У меня дурное предчувствие, – продолжал Джеки Ньюхаус. – Мне от предков достался сильный инстинкт самосохранения. Тот самый, что заставлял их трястись на крыше или прятаться под водой – от служителей закона и благородных господ, у которых имелось оружие и причины для недовольства. И этот инстинкт очень настойчиво мне подсказывает, что мне лучше не ехать в Сантаун.
– Я преподаватель, – сказал профессор Мандалай, – а посему не имею столь развитых чувств, каковые
