Но постепенно судорожные движения становились все реже и наконец прекратились. Тогда я отпустил его, и через мгновение он полетел во мрак.

Я снова вскарабкался наверх. На этот раз мне удалось взобраться выше и заглянуть через борт. Ближний месяц скрылся за горизонтом, но при блестящем свете дальнего месяца я увидел на палубе резкие силуэты шести или восьми спящих чернокожих. Около пушки съежилась молодая белая девушка, крепко связанная. Ее глаза устремились на меня с выражением страха и изумления, когда я показался из-за борта.

Но когда ее взгляд упал на священный камень, сверкавший в завоеванной мною диадеме, выражение ужаса сменилось несказанным облегчением. Она молча, глазами, указала мне на спящие фигуры.

– Я бесшумно перебрался на палубу. Девушка подозвала меня кивком. Я низко склонился над ней, и она шепотом попросила освободить ее.

– Я смогу помочь тебе, – сказала она. – Тебе пригодится всякая помощь, если они проснутся!

– Некоторые из них проснутся в Корусе, – ответил я, улыбаясь.

Она поняла значение моих слов и ответила такой злобной улыбкой, что привела меня в ужас. Жестокость не поражает на безобразном лице, но когда она появляется на лице богини, чьи черты кажутся воплощением любви и добра, то контраст получается потрясающим.

Я быстро освободил ее.

– Дай мне револьвер, – шепнула она торопливо. – Я пущу его в ход против тех, кого твой меч вовремя не успокоит.

Я исполнил ее просьбу. Теперь мне предстояла неприятная задача: напасть на спящих. Но рыцарские чувства здесь были совсем некстати, да и не были бы оценены этими свирепыми демонами.

Крадучись, подошел я к ближайшему спящему незнакомцу. Когда он проснулся, то был уже на пути в озеро Корус. Его пронзительный крик слабо долетел до нас из черной глубины.

Второй проснулся от прикосновения моих рук и, хотя я успел сбросить его с палубы, но его длинный тревожный крик поднял на ноги остальных пиратов. Их было пять человек.

Револьвер девушки затрещал, как только они поднялись, и один из них упал замертво на палубу. Остальные, обнажив мечи, с бешенством накинулись на меня. Девушка, боясь ранить меня, не стреляла, но я видел, как она осторожно, по-кошачьи, подбиралась к нападающим сбоку.

Наш короткий бой был страшен. На тесной палубе негде было развернуться. Приходилось стоять на месте, принимать и парировать удары, почти не двигаясь. Вначале я больше отбивался, чем нападал, но вскоре мне удалось поразить одного из них, и он упал на палубу.

Оставалось трое противников, но девушка почти достигла места, откуда она могла бы уменьшить их число, по крайней мере, еще на одного. Затем все произошло с такой поразительной быстротой, что я даже теперь не могу понять, как это могло случиться в такой короткий миг.

Все трое бросились на меня с явным намерением перебросить через перила. Вдруг девушка выстрелила: в ту же минуту я сделал два движения правой рукой, вооруженной мечом. Один из чернокожих упал, пронзенный пулей, у другого я выбил меч из руки, и он со звоном ударился о перила и упал в пропасть; третий враг свалился, пронзенный моим мечом, которым я насквозь проткнул ему грудь, но, падая, он увлек за собой и мой меч.

Я остался обезоруженным лицом к лицу с последним – тоже обезоруженным врагом, меч которого лежал где-то внизу, на дне мертвого озера.

Новые условия борьбы, казалось, были ему по вкусу. С радостной улыбкой, открывавшей его блестящие зубы, бросился он на меня. Большие мускулы, перекатывавшиеся под его черной, лоснящейся кожей, давали ему уверенность в легкой победе. Он, очевидно, даже не нашел нужным прибегнуть к кинжалу.

Я подпустил его совсем близко к себе. Затем пригнулся под его вытянутой рукой и отскочил на шаг в сторону. Повернувшись на левой ноге, я правым кулаком нанес ему оглушительный удар в челюсть, и он, сраженный, как бык, рухнул на палубу.

Тихий серебристый смех раздался позади меня.

– Ты не жрец, – сказал нежный голосок моей спутницы, – несмотря на твои золотистые локоны и украшения Сатор Трога. Никогда еще не было на всем Барсуме человека, который мог бы так сражаться! Кто ты такой?

– Я Джон Картер, – член семьи Тардос Морса, джеддака Гелиума, – ответил я. – А кому я имел честь услужить?

Она с минуту колебалась, прежде чем ответить и еще раз спросила меня:

– Ты не жрец? Ты враг жрецов?

– Я пробыл в их владениях всего полтора дня. Все это время моя жизнь подвергалась постоянной опасности. Меня преследовали и мучили. На меня выпускали диких зверей и вооруженных воинов. У меня не было никаких ссор с жрецами до этого времени, но можешь ли ты удивляться, если я не чувствую к ним теперь большой любви?

Несколько минут она пристально смотрела на меня. Казалось, она хотела проникнуть в самую глубину моей души, чтобы составить себе понятие о моем характере.

По-видимому, результат удовлетворил ее.

– Я Файдора, дочь Матаи Шанга, Отца святых жрецов, владыки над жизнью и смертью на Барсуме, брата Иссы, богини вечной жизни.

В эту минуту я вдруг заметил, что чернокожий, которого я свалил кулаком, начал проявлять некоторые признаки жизни. Я подскочил к нему, сорвал с него ремень, скрутил ему руки за спину, связал ноги и привязал к пушечному лафету.

– Почему так сложно? – спросила Файдора, удивленно подняв брови.

– Я не понимаю! Что кажется тебе слишком сложным? – спросил я.

Слегка пожав прекрасными плечами, она жестом руки указала, что пленника следовало бы выбросить за борт.

– Я не убийца, – ответил я. – Я убиваю только защищаясь.

Она удивленно посмотрела на меня и покачала головой. Она не могла понять!

Ведь даже моя любимая Дея Торис считала, что моя политика по отношению к врагам полна безрассудства. На Барсуме не знают пощады. На этой умирающей планете каждый убитый означает известную долю экономии иссякающих жизненных средств в пользу живых.

Но все же между жестоким взглядом этой девушки на убийство врага и нежным сожалением Деи Торис о суровой необходимости этой меры была некоторая разница. Мне казалось даже, что Файдора не столько опасалась оставить врага в живых, сколько жалела о том, что не испытывает радостного возбуждения от созерцания его страданий и смерти.

Связанный чернокожий совершенно пришел в себя. Взор его пристально следил за нами. Он был хорошо сложен и прекрасен лицом. Глаза этого черного Адониса сверкали умом и отвагой.

Корабль медленно плыл над долиной; я подумал, что время взяться за руль. О расположении долины Дор я мог догадываться только приблизительно. Судя по созвездиям, она находилась далеко на юге от экватора, но я недостаточно знал марсианскую астрономию, чтобы ориентироваться точнее, не имея тех великолепных карт и инструментов, с помощью которых я управлял кораблем в бытность мою командиром гелиумского воздушного флота.

Все же курс на север быстрее всего должен был привести меня в более населенные местности Марса, и я решил держаться этого направления. Под моим управлением крейсер плавно развернулся. Нажав кнопку, регулирующую отталкивающую силу, и, поставив рычаг на самую большую скорость, мы помчались к северу, поднимаясь все выше и выше над страшной долиной смерти.

Мы проносились на головокружительной высоте над узкой полосой владений жрецов, а огненные вспышки далеко под нами свидетельствовали о жестокости битвы, все еще свирепствовавшей. Шум борьбы не долетал до нас. На той огромной высоте, на которой мы находились, звуковые волны не могли проникнуть сквозь разреженную атмосферу.

Становилось страшно холодно. Дышать было трудно. Глаза девушки и черного пирата были устремлены на меня. Наконец девушка заговорила:

– На такой высоте часто теряешь сознание. Если ты не хочешь смерти для всех нас, то лучше спустись.