проверял, или я не обрезанный, официально и учтиво спросила официантка.

Я ответил кратко: «Kremschnitte und eine Tasse Kaffe».[37] Я старался как можно лучше произносить слова ? мне пригодились занятия по немецкому языку в Монтелюпе. Через мгновение пирожное и кофе стояли передо мной. Я не мог удержаться ? мгновенно проглотил «Наполеон» и заказал ещё один. На этот раз, чтобы не возбуждать подозрений, я кушал медленно, кусочек за кусочком, запивая кофе.

Левее за столом сидела женщина с белыми волосами до плеч. Я не видел её лица, потому что она сидела ко мне спиной. Её спутником был военный, офицер с Железным Крестом на шее. Когда он повернул голову, я увидел, что у него не хватает части левой щеки.

Через три столика от меня сидела одинокая женщина, лицо которой частично прикрывала широкополая шляпка. Из глубокого декольте чёрного платья виднелась длинное ожерелье из белого жемчуга. Доедая вторую порцию «Наполеона», я заметил, что она пристально смотрит на меня. Её темные волосы на самом деле были светлее, чем казалось на первый взгляд. Она курила. Смотрелась привлекательно и заманчиво. Её длинный мундштук очень подходил к платью. Она выпустила тонкую струйку дыма в моём направлении. Я ощутил сладкий запах табака. Был бы тут пан Коваль, она мгновенно бы оказалась в его кровати.

Проходя мимо, официантка спросила, принести ли мне счёт. Я ответил что нет, возможно я закажу ещё что нибудь, но пойду, гляну на прилавок.

Подойти к прилавку, который находился возле входа в Cafe было частю моего плана ? уйти не расплатившись. Я имел много оккупационных денег ? легальную валюту для не немецкого населения оккупированных территорий. Было даже немного долларов, которые я купил на чёрном рынке. Однако в местах «Nur Fur Deutscher» расплачивались только рейхсмарками, которые имели хождение только в самой Германии.

Я стоял возле прилавка и делал вид, что выбираю себе пирожное, а на самом деле наблюдал за движениями посетителей и официанток.

Я видел, как женщина в широкополой шляпке рассчиталась и поднялась. Тем временем моя официантка принимала за соседним столиком заказ. Проходя мимо, женщина измерила меня длинным взглядом, словно знала мою тайну. За ней тянулся шлейф духов. Я был рад, что она ушла. Из-за неё я чувствовал себя смущённо.

Я тихонько осмотрелся. Моя официантка как-раз пошла на кухню, а из Cafe выходила компания из четырёх человек. Я медленно встал перед ними и спокойно вышел из кафе.

Облегчённо расслабил галстук и расстегнул пуговицу воротника. Однако в вестибюле я услышал мягкий женский голос, который сказал на немецком: «Стой. Я тебе не враг. Не делай глупостей. Тебя схватит швейцар». Я вздрогнул, словно собирался удрать, но затем обвернулся. Передо мной стояла женщина в широкополой чёрной шляпе.

Может, она из тайной полиции? Выглядит так изыскано! Её лицо, подчёркнутое чёрным платьем и ожерельем из белого жемчуга, источало доброжелательность и одновременно холодную решимость. У неё были большие светлые глаза и тонкие чувствительные ноздри. Полные губы легко подчёркивала помада. Она не ждала, когда я спрошу, что ей от меня надо. «Ты ? лгунишка, ? сказала она, и наблюдая за моей реакцией, продолжила: ? Иди за мной. Не бойся».

Я оглянулся. Убежать невозможно. Меня поймают если не швейцар, то кто-нибудь из военных, которые слонялись по вестибюлю. Я пошёл за ней.

Мы поднялись мраморными ступенями и оказались в тускло освещённом коридоре, застеленным ковром. Я впервые был в гостинице. Мне бросилось в глаза, что по обоим сторонам коридора были комнаты с позолоченными металлическими номерами на тяжёлых дверях из красного дерева.

Она остановилась возле комнаты № 4, и открыв её, сказала войти мне первым. Когда мы были внутри, она закрыла двери на ключ. Щёлканье замка насторожило меня, но я заметил, что она оставила ключ в скважине.

«Будь как дома», ? сказала она. Для меня это звучало удивительно, потому что в гостинице я был первый раз, к тому же не имел понятия, что я тут делаю. Сквозь широкое арочное окно, которое выходило на площадь Мицкевича, виднелся памятник этому поэту. Парчовые обои, теперь уже облезшие, и хрустальная люстра напоминали про былую славу гостиницы и безмятежные времена. Доминировала в комнате кровать с горкой белых, пышных подушек, хотя она была не такой большой, как у пана Коваля. Левее возле стены стоял шкаф, а напротив кровати ? буфет с ящичками и широким зеркалом. На буфете стояла чёрно-белая фотография какого-то военного.

Она включила радио. Послышался глубокий, соблазнительный женский голос. Это была Цара Леандер, любимица немецкого радио.

? Как вас зовут? ? робко спросил я, когда она снимала шляпку. Она взглянула на моё отражение в зеркале, словно не была уверена, стоит ли её называть своё имя.

? Называй меня Хельгой, ? сказала она, подкрашивая губы.

? А тебя? ? спросила она.

? Михаилом.

Она напрасно старалась правильно выговорить моё имя, и тогда со смехом сказала:

? Я буду называть тебя Вернером.

? Почему Вернером? ? спросил я.

? Так звали моего мужа.

? «Звали»? А где он теперь?

Наверно, мне не стоило её об этом спрашивать. Её игривое настроение мгновенно испарилось.

? Я покажу тебе, ? сказала она и подошла к шкафу. Вынула военную форму и бросила на кровать.

? Это всё, что от него осталось, а там на буфете его фотокарточка.

Я присматривался к наградам на форме, а она налила два бокала.

? Это шампанское, ? сказала она и пригласила меня за столик в углу. Шампанское я видел разве что в кино. Мы стукнулись бокалами. Я выпил эту жидкость как воду, даже не разобрав, нравится ли мне этот кисловатый вкус.

Показывая на форму, разложенную на кровати, она сказала:

? Да, это всё, что от него осталось. Я купила шампанское в Берлине, чтобы отпраздновать десятилетие нашей свадьбы.

? Но… ? я не окончил свой вопрос, потому что она продолжила.

? Он был одним из высших офицеров, которые первыми прорвались в Сталинград, за это он получил Рыцарский Крест, наивысшую воинскую награду. Две недели назад я получила сообщение, что он приезжает в краткосрочный отпуск в Лемберг. Поэтому я тут… Я не видела его с начала войны. Однако, приехав в Лемберг, я получила извещение, что по дороге сюда его убили партизаны.

Она снова налила бокалы, зажгла сигарету, предложила мне.

? Он всегда любил армию ? это его семейная традиция. Для меня ему постоянно не хватало времени. Я хотела ребёнка, а он всё откладывал. Потом началась война. Я думала, что сейчас как раз время, пока ещё можно иметь детей.

Это была несчастная история, но после всего того, что я пережил и видел, она меня не взволновала. Я промолчал, хотя чувствовал, что она надеялась хотя бы на «как досадно».

Она откупорила ещё одну бутылку ? на этот раз плоскую с розовощёким монахом на этикетке и налила. Сказала что это ликёр, изготовленный в монастыре, где-то в Баварии ? её муж любил его больше чем шампанское. Предложила выпить до дна. Я одним махом опрокинул густую сладкую жидкость, она щекотала горло, оставляя во рту сосновый привкус. Одурманивающие ощущения в голове и тепло внутри вынудили меня забыть о вопросе, зачем Хельга привела меня сюда.

? Почему ты пришёл в Cafe? ?спросила она меня.

Не было необходимости отвечать ? она продолжала:

? Я сразу поняла что ты не немец. Ты держал пирожное в руках ? ни один немец не позволил бы себе такого при посторонних. Как примитивно! Где ты живёшь? В пещере?

Она захохотала, а я и сам засмеялся при воспоминании, с какой жадностью я проглотил первый